Андрей Кокоулин - Северный Удел

Мой слуга все-таки выдержал страшный удар.

Жилки на подступах вязались с великим трудом, не «узнавали» языка, а прихваченные, так и норовили распасться. Приходилось вязать повторно, держа свой рисунок подпором. Круг крови светлый, круг крови темный.

Я выдохнул.

О-хо-хо, вижу большое.

Несколько минут я сидел без движения, жевал стянутую с тарелки сладковатую картофелину, смотрел, прикидывал.

Ох, много выжрала пустая кровь. Полрисунка, от пояса до шеи, надо создавать заново. Иначе тело скоро станет отмирать вглубь, сначала кожа, затем мышцы, кости, внутренние органы. Хорошо, Репшин процесс замедлил.

Кто-то потоптался у двери, но войти не решился, отступил, хотя я и не уловил, чтобы комнату проверили жилками.

Ладно. Куда ж без капли крови?

Безымянный Майтуса, указательный свой. Два укола. Красное в красное.

Когтистая боль поднялась от пальца по предплечью.

Рядом словно неодобрительно качнул головой Терст: рискуешь, Бастель. Я стиснул зубы. Нет выбора, господин учитель.

— Ишмаа гоэннин кэтэр…

Погасла, пропала комнатка, пропали дождевой шум, скрипы дома, дыхание, свет, тьма. Осталась только кровь.

И пустота впереди.

Ах-х-х! Меня было много, я тек, я шептал, я подчинялся несложному ритму, я завоевывал, я проникал в капилляры, сплетался и срастался, прихватывая себя слева и справа, сверху и снизу, я окружал, набрасывался и уничтожал пустоту. Р-рах! Ар-рах! — кровожадно рычал я. Круши и бей! Р-рах!

А позади меня, позади моих шеренг прекрасный, как благодать, восставал рисунок жизни, подрагивал, принимал форму и пробовал новыми жилками воздух.

Рану в Майтусовом плече я заплетал уже кое-как.

Обессиленного, меня вытолкнуло обратно в комнатку, накренило и кулем повалило на пол, но даже с пола было видно, как нездоровая желтизна исчезает с лица кровника и сменяется обычной бледностью.

Ну вот. Кажется, удачно.

Я с трудом поднялся, потрепал Майтуса по руке (спи, мой друг, спи) и заковылял к окну, чувствуя себя скверно пролитым кровью големом — все внутри вихляет и щелкает, в голове туман, ноги переступают сами по себе.

По мере моего приближения в окне, будто солнце, всплывала широкая, щербатая, до черных глаз заросшая соломенным волосом физиономия.

— Господин Кольваро? — спросила она, щурясь.

— Да, — ответил я.

— Прощения просим.

По бокам от физиономии проросли руки и с треском захваченной рубашки выдернули меня наружу.

Очень вовремя, теряя сознание, подумал я.

Очнулся я от легкого похлопывания по щеке.

— Просыпайтесь, Бастель, просыпайтесь. Уж позвольте мне так вас называть — Бастель. Несколько фамильярно, конечно, и не по существу. Но таковы обстоятельства.

Голос был мягкий, вкрадчивый. Пересыпчатый, будто земля на краю могильной ямы.

Я открыл глаза. Напротив меня, в широком каретном салоне, обитом черным бархатом, под светом двух боковых ламп сидел Диего Гебриз.

Он был в серых узких брюках, белоснежной сорочке и узком, обтягивающем его сухую фигуру сюртуке. Расслабленно облокотившись на мягкий валик, он смотрел на меня с интересом, водянистые глаза на вытянутом бледном лице почти не моргали.

От позы его веяло обманчивой негой, но я видел, как в бархатной тьме хищно посверкивают жилки.

— Терст все же парадоксален, — улыбнулся Гебриз. — Он подбирает себе очень неординарных учеников. Что вас, что Тимакова. Мне, например, было удивительно, когда он включил Тимакова в охрану государя-императора. Знаете, почему?

— Тимаков не любит высокие фамилии, — хмуро произнес я.

— Именно! — обрадовался Диего. — Тем не менее…

Он пожал плечами, словно говоря: ну, это Терст.

— Зачем меня было выдергивать из окна? — спросил я.

— Видите ли, Бастель, я здесь инкогнито, и дальше хочу оставаться инкогнито. Прошу вас, — повысил голос Гебриз, когда я потянулся к шелковой шторке, — не выглядывать из окна. Карета стоит за домом, там, где второй выезд, холмик и две минуты пешком… Вы, извините, совсем себя не бережете, так что я просто воспользовался представившимся случаем. И не могу сказать, что я долго этого случая ждал.

Он улыбнулся снова.

В пальцах его появилась тонкая сигарета. Приподняв колпак одной из ламп, Гебриз прикурил, втянул и выдохнул дым, помахал ладонью, рассеивая сизые завитки.

— Вы не против?

— Что вам надо? — спросил я.

Диего сощурился.

— Я думаю, вы находитесь в предубеждении на мой счет.

— Всего лишь.

Гебриз покивал.

— Я бы мог убить вас прямо сейчас. Лечение слуги сыграло с вами дурную шутку.

— И?

— Это лишнее доказательство того, что мне этого не нужно.

— Вы знаете, что на все семьи, кроме вашей, совершены нападения?

— Знаю, — Гебриз усмехнулся. — Вы поверите, если я скажу, что тоже в некотором недоумении? С другой стороны, разве мне известно, что будет впереди?

— То есть…

— То есть, — перебил он меня, — я сейчас держу при себе маленькую армию. Во дворце, в деревне, в Ганаване. И приехав сюда, пошел на немалый риск. До меня в некоторой степени довели, кто противостоит фамилиям.

— Зачем же вы здесь? — спросил я.

Гебриз шевельнулся, меняя позу.

Сигарета легла в маленькую серебряную пепельницу.

— Есть три причины, — сказал Диего. Склонив лысую голову набок, он долго смотрел в черную шторку. Я даже подумал, что он видит что-то за ней. — Первое: не присылайте больше никого. С этого дня Гебризы становятся недоступны даже для государя-императора. Учитывая нашу эксцентричность, никто ничего экстремального в этом не увидит. Второе…

— Погодите, — сказал я. — Кого я присылал?

— Офицера с подручным. Достаточно въедливый тип. При нем были бумаги от Тайной службы. Серебристо-кремового окраса.

Я вздрогнул.

— Егор-Огол Муханов?

— Имена не запоминаю, — поморщился Гебриз. — Кажется, да. Штабс-капитан.

— Вы его не?..

— Зачем? — приподнял брови Диего. — Ах, да! — фыркнул он. — Вы же в предубеждении! Ничего я с вашим штабсом не сделал. Но перенаправил.

— Куда?

Гебриз сцепил руки на груди.

— К одному своему человечку. Тоже въедливому. Не бойтесь, и он не собирается его убивать. Так вот, второй причиной…

Карета дернулась, скрипнули колеса.

Гебриз замолчал, послушал, как снаружи вполголоса успокаивают лошадей, и продолжил:

— …было знакомство с вами, Бастель. Бастель, Терстово создание. К тому же я подумал, что нам неплохо бы поговорить друг с другом. Возможно, у вас есть ко мне вопросы.

— Какие?

— Это зависит от вашего ума.

— Хорошо, — сказал я, разглядывая, как Гебриз поворачивает в тонких пальцах пепельницу. — Правда ли, что способностью Гебризов является память крови?

— Одной из. Правда.

— Вы можете мне разрешить воспользоваться ей?