Елена Звездная - Мертвые игры 3

— Тронул.

В следующий миг в тишине комнаты отчетливо раздался звук пощечины.

Я не знаю, как у меня хватило на это смелости. Я даже до конца не осознала, что удар нанесла я, лишь боль в руке была тому прямым подтверждением. Я дышать перестала, испуганно переводя взгляд с потемневших глаз Гаэр-аша, на едва заметный красноватый след от пощечины, на его лице… И вновь на его глаза, которые… и мне это наверное показалось, вдруг вспыхнули огнем!

Не сиянием, не темно-фиолетовой магией некромантии — а ярко-синим огнем!

И лорд Гаэр-аш отпустил, отшатнулся от меня, затем резко отвернулся, скрывая тот факт, что его глаза продолжали полыхать пламенем!

— За какой Тьмой?! — хрипло выругался он. — За каким гребанным умертвием?!

Я испуганно шагнула назад, и еще и снова, пока не натолкнулась на стену, с ужасом понимая, что отступать больше некуда.

А ректор стоял, едва не рыча и нервно дергая головой, снова и снова, словно пытался избавиться от наваждения. Но синее пламя разгоралось все сильнее — перед ним, вокруг, словно сам воздух загорался. И в какой-то момент я не удержала тихого испуганного вскрика.

— Не бойся, — хриплый лорда Гаэ-раша, — сейчас пройдет. Кровь темных иногда дает о себе знать… когда я в бешенстве!

И пламя словно подтверждая, загудело, становясь все ярче, зажигая сам воздух!

Перепугавшись окончательно, я сама не заметила, как сползла по стене вниз, зажимая рот ладонью и стараясь вообще не издавать и звука. А воздух горел! Загорался как сухие листья, и огонь висел в воздухе, расползаясь по нему, захватывая новые пространства, и…

Из-под халата показалась мордочка перепуганной Салли. Саламандрочка выскользнула из ворота, пробежалась по мне, забираясь на подоконник, с него на кровать, по ней, затем прыгнула на спинку, и с возвышения протянув лапку, коснулась огня… Тут же одернула, потрясла обожженной конечностью, подула на пальчик, и испуганно посмотрела на меня. Я вовсе перестала дышать. Ящерка же, вдруг указала на все еще стоящего спиной ко мне ректора, а затем лапками изобразила объятия.

Что?!

В ответ на мой изумленный взгляд, Салли спрыгнула на кровать, подбежала к ее краю, и повторно указав на лорда Гаэр-аша, вновь изобразила объятия.

Я затрясла головой, четко изображая несогласие с ее требованием, но саламандра указала на пламя, после на свою обожженную лапку, и обвела все вокруг взглядом, заставляя меня взглянуть на огонь, который становился все сильнее и распространялся быстрее зажигая воздух.

И я все поняла — либо переступлю через себя и постараюсь успокоить ректора, либо сейчас все загорится.

Сжав кулаки так, что ногти впились в кожу, стараясь говорить отчетливо, произнесла:

— Лорд Гаэр-аш, простите меня… пожалуйста.

Ректор замер, застыл просто, но одновременно и прекратилось гудение огня.

Невероятно!

Полными слез глазами я смотрела на происходящее и не могла поверить, никак. То что человек, именно человек способен призывать потусторонний огонь… Не могу в это поверить, и в то же время пламя более не распространялось, и именно после моих слов. Что ж, я наступила на горло собственной гордости и продолжила:

— Мне правда искренне жаль, простите…

Ректор промолчал, пламя так же не отреагировало совершенно Салли, топнув лапкой, укоризненно на меня посмотрела и вновь указала на лорда Гаэр-аша, изобразив объятие.

Я не хотела этого делать.

Наверное, я бы предпочла сгореть! Но медленно встала, бесшумно сделала первый шаг, сцепив зубы, еще четыре последующих, чувствуя тепло, а не жар от огня, окружившего некроманта. А затем, судорожно вздохнув, я подошла и обняла лорда Гаэр-аша, прижавшись к его спине и ощущая, как он вздрогнул всем телом. Затем, как теплые ладони некроманта накрыли мои…

В следующее мгновение огонь исчез.

Я тут же высвободила свои руки, отошла от некроманта, и не глядя на него, стремительно ко мне развернувшегося, взяла свои вещи, обувь и ушла в ванную. Там, закрыв двери и сжавшись, стояла перед зеркалом, осознавая, что меня всю трясет после пережитого, и дрожь была настолько сильной, что содрогалось даже мое отражение в зеркале. А еще я отчетливо осознавала, что не хочу выходить!

Но за дверью послышалось:

— Риа.

И сползая на пол, я постаралась ответить ровным голосом:

— Минутку, я одеваюсь.

Не одевалась, не могла, сидя на полу, я лишь пыталась встать, но раз соскользнула, второй раз и поняла, что нет сил… совершенно нет.

И как-то пусто в груди, и эта пустота словно расползалась по телу…

— Риаллин, — прозвучал голос ректора, — если ты действительно сильно испугалась, не стоит делать вид, что все нормально. Пойми, сильный эмоциональный срыв может привести к выгоранию.

Выгорание?!

Внутри меня все больше и больше становилась какая-то сосущая, давящая пустота, она разрасталась, словно пустыня, будто степной пожар, оставляющий после себя только черную выжженную землю… И будто росчерк молнии, вспыхнули в сознании слова Норта «У тебя магия на нулевом уровне, фактически на пределе».

— Нет… — в отчаянии простонала я, начиная осознавать, что происходит, — нет, Тьма, пожалуйста… нет…

Дрожащими пальцами я попыталась расстегнуть браслет, понимая, что он продолжает тянуть магию, восстанавливая свой резерв, и не смогла… Пальцы соскользнули, не сумев подцепить замочек, я не удержавшись, мягко легла на пол, чувствуя, как мгновенно закружилась голова, как горит все внутри.

Выгорание — очень точный термин, а я всегда думала, почему именно так называют потерю магии…

Тьма, за что?!

Грохот распахнутой двери…

Жалобный, какой-то обиженный звон выломанного замка…

Вбежавший ректор, ворвавшийся и остановившийся на пороге…

Одинокая, теплая, крупная слезинка, сорвавшаяся с моих ресниц и покатившаяся по лицу…

Тьма, словно желая дать мне ответ на вопрос, стремительно накатила, укутывая, убаюкивая, унося боль, что нестерпимо жгла в груди…

Мне казалось, что я сплю, и сон сменяет сон, и я плыву по уютной реке сновидений, то ныряя в нее, то оказываясь на поверхности. И выныривая в очередной раз, я видела лица — лицо ректора, бледное, с широко распахнутыми глазами, и его губы все шептали и шептали что-то, кажется мое имя… После лицо сумасшедшего старика, которого я точно знала, и, кажется, он был целителем…

А потом мне приснился луг, зеленый, залитый лучами жаркого летнего солнца, я, сидящая на валуне обняв колени руками, и дядя Тадор, устроившийся рядом. Он улыбается, и яркий свет словно проявил морщинки на его лице, которые лучами расходились от его глаз, суровыми складками пролегли между бровей, очертили рот так, словно дядя никогда не улыбался. Но это было не так, он улыбался почти всегда, когда смотрел на меня. И эта улыбка делала меня самой счастливой на свете. Вот и сейчас, я точно знаю, что сплю, и что случилось что-то очень и очень плохое, но все равно улыбаюсь. Мне хорошо. А дядя Тадор тихо говорит: «Ты особенная девочка, Риа, особенная, никогда не забывай об этом». И я перестаю улыбаться, почему-то сжимается сердце, к тому же в лесу слышится вой волчонка, такой тоскливый, и я не выдержав, говорю: