Тимофей Печёрин - Нить измены

— Попробуете напасть — и этот сопливый предатель умрет, — сообщила Беспутная Бетти, — так что… предлагаю переговоры.

— Я… раз…бойн-нник, — отозвался Гай сдавленным дрожащим голосом. Прозвучавшим не менее жалко, чем смотрелся сам племянник трактирщика рядом с предводительницей уже перебитой банды. А был он ниже на целую голову и с совсем узенькими плечами.

— Ты молокосос, — рявкнула Беспутная Бетти, — удрал раз… так и сидел бы дальше за дядюшкиной задницей. Блевотину бы вытирал… за постояльцами в его трактире. Чего приперся-то?.. Ну, так что же?

Последний вопрос был адресован уже Ролану, Крогеру и наемникам.

— Как по мне, — с подчеркнутым презрением в голосе отвечал конфидент, — делай с ним, что хочешь. Все, что этот паренек мог сделать полезного… для меня — он уже сделал.

От этих слов не только удивленно вытаращил глаза Гай. Еще и Беспутная Бетти опешила. А Ролан добавил, вскидывая шпагу, точно салютуя:

— Но вот поговорить с тобой мне и самому хотелось бы. И особенно насчет графа местного расспросить.

— Лады, — Беспутная Бетти на это обреченно вздохнула и отпустила Гая, отводя лезвие, — куда деваться-то теперь уж…

А уже в следующий миг племянник хозяина «Белого оленя» отскочил от нее, как от зачумленной. Мгновение — и он стоял рядом с остальными участниками атаки.

История Беспутной Бетти… нельзя сказать, чтобы она отличалась оригинальностью. Но уж во всяком случае, у кого-то она наверняка могла вызвать хоть толику сочувствия.

Настоящее имя разбойной предводительницы было Беата. И ее связь со здешним графом оказалась в некотором роде теснее, чем мог предположить тот же сэр Ролан. Та, которую нынче знали, как Беспутная Бетти, приходилась… дочерью Карею. Правда, дочерью внебрачной или, как еще принято говорить среди дворян — побочной. Бастардом, проще говоря. Только женского пола.

В молодые годы граф вполне еще слыл вменяемым и не чурался многих радостей жизни. Не упустил он и случая развлечься с какой-то крестьянкой из местных. Причем никакого насилия тогда себе не позволил, все вроде как произошло по обоюдному согласию и к общей радости. Если, конечно, мать Бетти-Беаты не солгала, щадя душу маленькой дочки.

Более того! Молодой граф оказался не чужд и кое-каких проблесков совести, чувства долга. Потому что про случай тот не забыл даже спустя годы. И от дочери, даром что побочной, отрекаться не собирался.

Возможно, мать Беаты была не единственной простолюдинкой, удостоившейся свиданию с Кареем. И кто знает, сколько еще людей в округе могли назвать своим отцом ныне нелюдимого графа. Однако признавать в них родную кровь его сиятельство и не подумал.

Но как бы то ни было, а факт оставался фактом: будущая Беспутная Бетти запомнила визит к ним с матерью домой большого человека, одетого совсем не по-крестьянски. Большого человека, явившегося ее, в ту пору четырехлетнюю девочку — забрать. Дабы обеспечить, по собственному разумению, лучшую долю.

Мать не возражала. Не посмела, наверное. А может, и впрямь поверила, что жизнь Беаты будет и сытней, и спокойней все-таки в графском замке, а не в крестьянской хижине. Не говоря уж о том, что супруг крестьянки не очень-то жаловал падчерицу. Бить не бил, однако не скупился на ругань, в лучшем случае — на сетования. Причем повод годился любой. Наверняка, узнав о визите настоящего отца девочки, он не мог не обрадоваться. Ну да пес с ним, думала теперь Беспутная Бетти, вспоминая. От радости нелюбящего, нелюбимого и чужого, в общем-то, человека, ей ни холодно ни жарко не было.

А вот радовалась ли сама Беата, сказать было трудно. Потому что материнские надежды оправдались лишь отчасти. Да, голод девочке теперь не грозил. Она могла хоть каждый день объедаться лакомствами, которые на крестьянском столе не всегда и по праздникам бывали. И комната, что была отдана в ее распоряжение, оказалась просторнее даже, чем целый дом, где прошли первые годы жизни будущей Беспутной Бетти.

И все-таки радости в ее жизни несколько поубавилось. Обиталище отца-графа, замок Каз-Надэл казался Беате местом негостеприимным и мрачным, недобрым. Огромные каменные стены и башни нависали, подавляя всякое живое существо. Не говоря уж о том, какие обширные тени они отбрасывали, превращая замковый двор в сумрачный и зловещий лабиринт даже в солнечный день.

Еще более пугающим замок казался изнутри. Его помещения соединяли бесчисленные ветвящиеся коридоры — целая сеть — причем извечно погруженные, по меньшей мере, в полумрак. Независимо от того, какое стояло время суток и сколько в них горело факелов и свечей. Многие из этих коридоров уводили в давно заброшенные комнаты, ставшие обителью пауков и пропитанные запахом пыли и тлена. Или в подземные казематы. Где, прикованные к стенам цепями или просто сваленные грудой в углу, находились скелеты пленников, забытых, наверное, века назад.

Слушая рассказ Беспутной Бетти про обитель местных графов, Ролан еще подумал, что своим нынешним нравом — угрюмым и нелюдимым — Карей вполне мог быть обязан и Каз-Надэлу. Хотя, конечно, вряд ли ему одному.

Что до маленькой Беаты, то очень скоро она чуть ли не с тоской начала вспоминать многие часы, некогда проведенные ею на свежем деревенском воздухе. Тяжелый труд, этот неизбежный спутник крестьянской жизни, по малости лет затронуть девочку не успел, так что, по большому счету, воспоминания о том этапе своей жизни у нее остались только хорошие. И даже отчим был не в счет. Образ его с годами померк и трансформировался в эдакого безобидного ворчуна. Экая невидаль — прислуга в замке тоже не прочь была побрюзжать. И кому оттого плохо стало?

Потому неудивительно, что память о первых годах жизни переросла у Беаты в ностальгию. Все чаще, сидя у стрельчатого окна в своей комнате или в замковом дворе, на ступеньках какого-нибудь крыльца, будущая Беспутная Бетти предавалась мечтаниям. Грезила, как вернулась бы в деревню, обняла мать, а потом день-деньской гуляла бы по лугам и росшему неподалеку лесу.

Конечно, на другой чаше весов оставался замок с его изобильной кухней. Ну, так уже говорилось, что собственно, Каз-Надэл внушал девочке страх и трепет — и ни на волос любви. А насчет яств, доступных дочке графа и коих крестьянин мог не попробовать ни разу в жизни, то Беата мало-помалу пришла к заключению, что счастье не в этом. Зато в той действительности, что окружала будущую Беспутную Бетти, выбираться за стены замка ей удавалось редко и непременно под надзором хотя бы пары слуг. Да и длились такие прогулки до обиды мало.

Между тем годы следовали один за другим. И вскоре после того, как Беате минуло десять лет, папаша-граф начал охладевать к ней. В этом понять Карея было можно: всякий родитель желает, чтобы родное дитя соответствовало его мечтам и чаяниям. Чтобы не просто росло здоровым и счастливым, но и таким, каким сам родитель хотел бы его видеть.