Надежда Мамаева - У волшебства запах корицы

— Зачем? — таракашка был удивлен. — Не стоит встречаться с Айвикой, она может легко распознать в тебе самозванку.

— Ты слышал, как ее назвала служанка?

— Не обратил внимания, — признался таракашка.

— Тогда советую тебе достать список и перечитать его. Там, если не ошибаюсь, значится: Кеттиль Полин — помощник правителя по особым поручениям, — на память процитировала я. — А сюда заглянула как раз его молодая супруга, судя по ее внешнему виду, не слишком счастливая. Соображаешь?

— Ты чокнутая! — вынес вердикт усатый, осознав весь масштаб задуманной мною авантюры.

— Чем и горжусь. К тому же у меня есть лучший из суфлеров — ты, — польстила я таракашке.

— Ну-ну, — выдал Фир, а потом, все же смирившись с неизбежным, начал выдавать ЦУ: — Особо о прошлом не говори. В институтскую бытность Кесси и Айвика не очень общались. Твое alter ego была примерной ученицей, прилежной, а Айви…

— Дай угадаю: местной звездой, — шепотом перебила я усатика.

По тому, как он насупился, поняла: вмешиваться не стоило.

— Ладно, прости, больше перебивать не буду.

Фир извинение принял и начал короткий рассказ о дортуарных страстях, что разгорались между воспитанницами института: про битое стекло в подушке и фискалок, про строгих учителей и ночные вылазки. Судя по его повествованию, Кесси эти радости институтской жизни обходили стороной, а вот Айви участвовала в них по полной. Если честно, как-то не вязался образ, который мне описывал таракашка, с увиденным только что. Чем можно было бы объяснить столь резкую метаморфозу? Уж не замужеством ли?

Я расправила юбки и вышла из-за ширмы со словами:

— Будьте так любезны отправить все выбранное мною в замок Дирриетгинга, — произнести это старалась буднично, чтобы и сомнения не возникло: я не заметила вошедших.

Повернулась к выходу и тут только, лицом к лицу столкнувшись с Айвикой, произнесла:

— Мири? Ты ли это?

Молодая женщина вздрогнула, словно от удара, а потом, глядя мне прямо в глаза, произнесла:

— Уже не Мири, уже нет. Отныне я графиня Полин, дорогая Кассандриола.

С говорившей происходила странная метаморфоза, словно маска, не выдерживая напора чувств, давала трещины. И сквозь них проглядывали отчаяние, боль и грусть о былом.

Я чувствовала себя палачом, препарирующим без анестезии, но мне нужны были ответы на вопросы, а Айвика была той, кто может мне их дать. Умом понимала, что эта женщина держится из последних сил, скрывая боль за невозмутимым, ледяным фасадом. Сейчас, стоя с ней рядом, я это отчетливо понимала. Такое выражение было у матери моей лучшей подруги — Анжелы, когда та потеряла мужа. Помню, как вдова крепилась, не проронив ни слезинки, и у нее на лице была точно такая же маска.

Айвика тоже скорбела об ушедшем. Вот только о ком или о чем? О любимом, оставшемся в той, дозамужней жизни? О родителях? О доме? А сейчас мне предстояло надавить на ее чувства, чтобы сломать эту мраморную личину.

Я — живое напоминание ей об ушедшем, соотечественница на чужбине. Если правильно расставить акценты, то она захочет мне выговориться сама. Потому как человек, находящийся на грани срыва, либо открывает душу тому, кому хотя бы отчасти доверяет, либо летит в пропасть отчаяния.

— Ну и я не Глиберус, а Дирриетгинг, но это ничего не меняет. Для меня ты все та же Айви, любительница проказ и сердцеедка.

На мои слова гризетка скривилась. Произнесенное мною ей было не по нраву: как же, она с такой гордостью произносила «графиня Полин желает…», а я тут напоминаю о прошлом. На Айвику же сказанное произвело обратный эффект: лед в ее взгляде стал таять.

— Не думала, что я это скажу, но рада тебя встретить, Кесси. — Молодая женщина попыталась улыбнуться. — Я понимаю, в институтскую бытность меж нами были разногласия…

— Не стоит. Лучше жить сегодняшним днем, — я улыбнулась в ответ и как бы невзначай перевела тему: — вот, например, сегодня я пожелала купить рубашку, а ты — шляпку. Так давай же выбирать, а потом сможем посекретничать за чашкой чая.

«Кажется, ключи подобрала, теперь нужно аккуратно открыть дверь, чтобы найти ответы на вопросы. Главное, чтобы при этом петли не заскрипели», — подумала я, глядя на Айвику.

Собеседница согласилась с предложением, подошла к одному из манекенов.

— Мне приглянулась вот эта. — Айви указала кивком головы на зеленую шляпку с белоснежным пером, завязанную на вычурный бант под подбородком манекена.

Приказчик засуетился, снимая головной убор.

— Не утруждайтесь, любезный, просто упакуйте. Моя служанка доставит коробку в особняк.

То, как графиня отмахнулась от покупки, под благовидным предлогом отправив гризетку подальше, говорило: Айвика держится из последних сил.

Ее прорвало, как только мы остались один, еще даже не дойдя до кофейни, что расположилась напротив «Салона госпожи Ми-Ми».

— Наверное, небо наказало меня за мою ветреность, — Айвика заламывала руки, — но я так больше не могу. Прошло меньше недели с того приснопамятного дня, а я…

— Давай сейчас сядем и поговорим, — провела ее за один из столиков в кофейне.

Миленькая разносчица, появившаяся тут же, как только мы с мадам Иолин присели за столик, упорхнула, получив заказ на два кусочка пудинга и пару чашек горячего шоколада.

Графиня благодарно кивнула.

— Я все прекрасно понимала, когда отец сообщил мне о том, что нужно будет выйти замуж за дракона. Это политика, и у любого титула есть своя цена, но к такому я была не готова…

— К чему? — Я участливо посмотрела в глаза собеседнице, чувствуя себя при этом мерзко: игра на чужих эмоциях сродни копошению в грязном белье — перестаешь себя уважать. Но мне это было жизненно необходимо.

— К тому, что мной будут пренебрегать, как вещью, прошедшей по рукам, равнять с уличной распутной девкой… — Она все же не выдержала, и по мраморно-белым щекам покатились слезы. — Мой супруг даже не притронулся ко мне, сказав, что осведомители достаточно его информировали о будущей супруге и он не хочет делить ложе с той, у кого в постели перебывало полгорода.

Вот тебе и помощник по особым поручениям! К невесте подошел как к очередному заданию, а репутация сыграла с ней злую шутку.

— А как же уверения в том, что драконы гораздо более страстные и… — я замялась, подбирая точный эпитет, — любвеобильные?

— Мне, судя по всему, достался особый случай. — Графиня сумела взять себя в руки и уже промокала дорожки слез батистовым платочком. — Холодный как лед и невозмутимый. Он и от меня требует того же: чтобы я блюла приличия. А в его понимании приличия — это полные спокойствие и невозмутимость, монашеская добродетель, помноженная на фанатичную выдержку и строгое следование нормам этикета. Иногда мне кажется, что я душою начала замерзать за эти дни. Вот сегодня муж отправился к театру военных действий, и я осталась одна. В окружении косых взглядов и шепотков за спиной от прислуги и зорких глаз фискалок. — Она тяжело вздохнула и добавила: — Прости, что столь откровенно вывалила на тебя все это, но накопилось…