Ольга Шермер - Дела эльфийские, проблемы некромантские

И мне показалось, что я сама медленно превращаюсь в такую же пену, чувствовала, как исчезает многодневная дорожная пыль, как расслабляются все мышцы и тяжелеют веки…

Я больше не хотела никуда идти.

Я хотела остаться здесь навечно.

К ужину мы спустились, точно приближенные к королю господа. За мной не сталось перехватить длинную рубаху чуть ниже талии пояском, а штаны заправить в сапоги, отчего вид стал если не привлекательный, то хотя бы приличный. Ворот рубашки расходился от плеча до плеча, спускаясь треугольным вырезом к груди, отчего еще и все тело, так расслабленно провалявшееся в ванной, спокойно дышало без лишних швов и воротников на шее.

Лесс был точной моей противоположностью, весь в белом и льняном. Обруча для него мы, увы, не нашли, поэтому верлен ниткой перехватил волосы в небрежный хвост и отмахнулся «да сойдет», когда пара капризных прядей упала на лицо.

Так что первое, что мы услышали, когда наш изумрудный дракон доставил нас к трактиру это были заверения в невероятной прекрасности и гармоничности нашей пары.

Безликий — то ли все тот же, то ли очередной его двойник — так быстро испарился, подведя нас к столику «специально оставленному для нас», что мы даже не успели возразить, что мы не пара.

Сначала перед нами появились две тарелки с овощным салатом с брынзой. Едва мы расправились с ним (набросились-то на него мы вовсе не как «приближенные к королю господа», а как изрядно оголодавшие путники), на месте опустевших тарелок тут же появилось пышущее жаром горячее — запеченный картофель с зеленью и куриные крылышки. В бокалах то и дело само появлялось вино, поэтому, когда мы, уже насытившись, откинулись на спинки стульев и я ощутила, как плавно туманится разум, Лесс внезапно вскинул на меня глаза и произнес:

— Хель…

Этот вкрадчивый тон… Что же столь щекотливое он хочет спросить, раз так собирается с мыслями.

— Те письма, что приходили тебе в Академию. Ты ведь просто не хотела мне рассказывать, от кого они. Но почему?..

Я залпом опрокинула в себя остатки вина, отставила бокал в сторону, завороженно проследив, как он снова наполнился до середины, и сухо произнесла:

— Потому что его нет. Уже давно.

И замолчала, глядя в окно на изумрудного дракона, который, не дождавшись нас, вспорхнул к небу и медленно начал удаляться, тая в закатных лучах.

Когда несколько лет назад начиналась война с Корханном, правитель, решив обойтись меньшими затратами, распорядился собрать добровольцев среди мирного населения, и одним из них стал Арлан. Считали, что противостояние окажется непродолжительным, и каждый верил, что степняки снова уйдут в родные земли ни с чем, как бывало уже неоднократно. Но на этот раз корханнцы воспылали неподдельной жаждой борьбы, и настолько хорошо их убедили, будто они смогут «вернуть» прилегающие к Гремору пустынные территории, что битвы пошли излишне кровопролитные.

Сейчас назвать это войной уже язык не повернется — незначительные перепалки вдоль границ в исполнении особо приверженных идее степняков. Корханну не повезло — им достался не самый умный правитель, зато он сумел внушить людям, что им нужна эта война и эти земли.

С чем были согласны в Греморе все до одного, так это с тем, что самих степняков слишком мало даже для своих территорий, и тем более непонятно, зачем они полезли на чужие земли.

Но в первые месяцы войны были погибшие.

Я готовилась к экзамену по практической магии в момент, когда внутри что-то оборвалось и рухнуло. Не требовалось провидческого таланта, чтобы понять, что произошло.

Я любила Арлана. Мы только задумались о свадьбе, как вдруг наш мир, все наши планы и надежды осыпались пеплом к моим ногам, оставив только рваную сквозную дыру в груди и немой вопрос «Почему он?..».

Экзамен я провалила. Равно как и последующие. Убитая и раздавленная, я не могла совладать с собственной магией, не могла думать о чем-то другом, смотрела в учебники — и видела только смеющиеся карие глаза, которых больше нет в нашем мире.

Вечерами я сидела на краю обрыва и мечтала, что он меня заберет, но он даже не снился.

Его родителям весть так и не пришла. Может быть, по ошибке или где-то затерялась в пути. Я не смогла им сказать и до сих пор не знаю, правильно ли поступила. А ведь не почувствуй я тогда — как бы мне жилось сейчас? В ожидании того, что он, может быть, вернется?

Из Межрасовки меня отчислили. Восстановиться удалось лишь через год, когда я с горем пополам взяла себя в руки, встряхнулась и — начала учиться с настоящим остервенением, пытаясь знаниями забить образовавшуюся в душе пустоту. Каждый миг, когда в голову лезли мысли об Арлане, я начинала про себя повторять необходимые для различных ритуалов ингредиенты. Иногда и вслух, чтобы перекричать собственный внутренний голос.

А около года назад мне начали приходить письма от Арлана. Что с ним все хорошо, просто не мог сообщить, что жив-здоров, что обязательно вернется и все у нас будет по-прежнему. Но я точно знала, что это не мог быть он. Хотела бы в это верить — но… Читать эти письма — что смотреть чужому человеку, с чужой энергией и незнакомым запахом, в лицо, когда он доказывает тебе, что вы давно и тесно дружите. Или того хуже — собираетесь играть свадьбу.

Письма продолжали приходить. Пусть нечасто и уже не так болезненно, но все еще держа открытым давно волнующий вопрос: кому нужна эта глупая и злая шутка?

А главное — зачем?..

— Так зачем ты отвечаешь, если уверена, что это не он? — осторожно спросил Лесс, когда я замолчала, глядя в одну точку перед собой.

Сколько лет, оказывается, я хотела это выплеснуть и как старательно это в себе забивала. Как прекрасно я научилась не думать, лишь дежурно отвечая на письма и ожидая каждый день какого-то удара.

— Хочу узнать, кто этот выродок. — Я опрокинула в себя еще бокал вина. — Пусть пока что думает, будто ему удалось меня провести.

— И что с тобой сейчас? — спросил он.

— Ну как тебе сказать… — ответила я, понимая, что уже немножко перебрала. — Сейчас я сыта, довольна жизнью, и кажется, что, как обычно, кого-то спасаю в компании симпатичного верлена, питающего ко мне самые теплые чувства…

— Дурында, — усмехнулся Лесс. — Из-за этих писем. Что ты чувствуешь?

— Злость. Много злости, — хмыкнула я. — Хочу найти эту сволочь и стереть с лица мира самым жестоким образом. Все, мне больше не наливать, и так что-то слишком разоткровенничалась.

— Ты поэтому меня к себе не подпускаешь? — внезапно пристально взглянул мне в глаза Лесс. — Потому что тебя не оставляет прошлое?

Я задумалась, глядя на него. На четкие черты лица, на темные брови, кажущиеся особенно яркими на фоне светлых волос, на чуть заостренные уши. Пробежалась по плечам, рукам, остановилась взглядом на длинных тонких пальцах, сцепленных под подбородком в замок… Сделала еще глоток вина и, ответив: