Галина Чередий - Связанные поневоле

«Парящие» были почти неотличимы друг от друга в своих ярких кожаных костюмах с защитой и шлемах в той же цветовой гамме с совершенно непрозрачными стеклами. Они по очереди вылетали на ревущих двухколесных зверюгах на арену и, проведя серию трюков, возвращались, сменяя друг друга. Как только они въезжали сюда, команда техников тут же облепляла их и в диком темпе осматривала мотоциклы. Потом все повторялось. Изнутри красочное шоу не выглядело очень уж большим весельем. Скорее напряженной работой на пределе внимания и возможностей.

Неожиданно один из «Парящих» резко выскочил из седла своего монстра и решительно направился ко мне, несмотря на возмущенные возгласы техников. Когда он сдернул шлем, я увидела насупленное лицо Монтойи. Он шел ко мне, и выражение его лица ничего хорошего не обещало. Я напряглась, ожидая воплей и претензий. Но вместо этого Северин, подойдя ко мне, бесцеремонно сжал в кулаке мою куртку на груди и рывком заставил наши тела столкнуться. Вторую руку он запустил мне в волосы, нетерпеливо дернул и буквально набросился на мой рот. Он целовал меня так, будто голодал вечность, а я — единственное, что может избавить его от мучительной смерти. От него исходил запах возбуждения, щедро замешанного на адреналине, который, ворвавшись в мой мозг, мгновенно уничтожил все те его участки, которые помнили, почему Монтойя так близко — это плохо. Даже во всем окружающем шуме я слышала глухое рычание, заставлявшее вибрировать его грудь, передаваясь мне и вынуждая задаться вопросом, почему я не могу получить его голым, твердым и яростно движущимся во мне прямо сию минуту. Руки Северина уже откровенно шарили по всему моему телу, и он вжимался все сильнее, вздрагивая каждый раз, когда я потиралась об него в ответ.

— Север, да ты что, оглох?! — заорал прямо рядом с нами Эрнест, перекрикивая шум. — Очнись ты, тебе выезжать пора.

Монтойя оторвался от меня и, запрокинув голову, издал гневный вопль, затерявшийся в общем шуме.

— Я вернусь! — сказал он, пока его глаза буквально сдирали с меня одежду. — Не вздумай даже с места сойти! Иначе я найду тебя, куда бы ты ни пошла, и трахну на месте. И наплевать на свидетелей.

Он бегом вернулся к мотоциклу и уже через секунду вылетел наружу, встреченный громом воплей и аплодисментов. А на меня со всех сторон опять были направлены взгляды, словно желали вскрыть череп и проверить мои мысли.

— Юлали! — позвал меня Нести. — Спасибо тебе.

— Не за что. Но учтите — и ты, и Камиль, вся эта хрень с всепрощением — вообще не мой конек. Влезете еще раз — пожалеете. Оба.

— По поводу нас можешь больше не волноваться.

Как будто я и правда собиралась делать это!

Я кивнула и повернулась к происходящему действу, наблюдая за тем, что вытворяет этот чокнутый Монтойя, явно пропустивший в школе уроки физики, на которых проходили силу притяжения.

— Юлали! — опять появился рядом Нести.

— Ну, что еще?

— Ты решила дать вам с Севером шанс? — наклонившись к моему уху, спросил он.

— Это никого из вас не касается, — нахмурилась я.

— Да, точно, — послушно закивал Эрнест. — Но все равно спасибо тебе и за это.

Он пошел куда-то по своим делам, а я проводила его взглядом, гадая, чего мне еще ожидать от этой «семейки» Северина Монтойи.

Северин

Едва передав мотоцикл техникам, я сразу нашел глазами Юлали. Она стояла именно там, где я ее и оставил. Знаю, что это ничего не значит и она просто находилась там, где сочла для себя удобным. Но то, что она не сдвинулась с места, как я настаивал перед выходом на арену, все же грело душу и мне, и моему волку. Он вообще постоянно требовал от меня проверять границы того, насколько можно подчинить себе свою самку. И я впервые в жизни занимался тем, что постоянно осаживал нетерпеливого зверя внутри себя, сдерживая его желание доминировать и полностью подмять под себя непокорную пару любыми средствами. Мой волк не понимал, что нам досталась ой какая непростая женская особь и сближение с ней — это танец на тончайшем льду. Того и гляди провалишься в ледяную воду, и обратно уже не выбраться. Второго шанса хоть за что-то зацепиться Юлали не предоставит. И это злило и мучило волка, а во мне порождало странный тайфун эмоций. Необходимость покорять и властвовать безраздельно, не ища и не идя на компромиссы, происходящая из глубинной и первобытной части меня, постоянно побуждала к действию. Но в то же время осторожность и страх потерять даже ту малость, что есть, из-за одного необдуманного и резкого движения вынуждала замирать каждый раз, затаиваясь, словно подкрадываясь к добыче. И это постоянное противоречие свивалось внутри в тугую спираль из предвкушения, гнева, томления и даже совершенно незнакомой мне неуверенности. Эта невыносимая женщина заставляла меня думать о ней постоянно. Моя голова была в огне не только от раздирающего на части вожделения, но и от мыслей о том, как привязать свою собственную жену так же прочно, как она, похоже, умудрилась приковать к себе меня. Боже милостливый, а всего неделю назад моя жизнь, наполненная лишь необременительными удовольствиями и абсолютной свободой, была так проста и понятна. Э-э-эх, когда же я так провинился?

Я еле сдерживал себя, чтобы не ринуться к ней на глазах у своей стаи. Потому что если бы я это сделал, то уже не остановился, а закинул бы как добычу на плечо и нашел бы темный угол, чтобы прижать к любой твердой поверхности и утолить первый голод, грызущий меня с того самого момента, когда поцеловал ее утром у такси. Дойти до моего трейлера вряд ли получилось бы. Даже сейчас, приближаясь к ней, я ощущал, как сводит нутро при каждом шаге и, несмотря на все попытки сдерживаться, наливается тяжестью и болью пах. Хочу ее, хочу, хочу… Голую и потную в постели или просто с задранной юбкой, распластанную моим телом по гладкому боку любой машины, наплевать. Главное, быстрее.

Возбуждение после шоу не было чем-то необычным, а эмоции, полученные на арене, требовали своего выхода всегда. Просто физиологическая потребность слить избыточный адреналин и кипящую еще энергию, и никакого конкретного адреса эта нужда никогда не имела. Но сейчас все мое желание было сосредоточено в одной определенной точке мира — там, где стояла моя пара, глядя на меня нечитаемым взглядом и слегка нахмурив лоб. И это превращало обычный приступ похоти, посещавший меня в момент завершения выступления, в по-настоящему дикий взрыв вожделения, направленный только на одну женщину. Мне хотелось получить ее прямо сейчас, сию секунду, чтобы и она почувствовала все: и то, с каким трудом я заставил себя отпустить ее из постели утром, лишь растравив свой голод минувшей ночью, и чего стоило не взорваться, увидев ее лицо так близко склоненным к роже этого наглого куска полицейского дерьма. А еще эта пытка во время обеда, когда я трепался не затыкаясь, не отрываясь глядя на ее рот, когда она ела, изо всех сил стараясь отогнать хоть немного в сторону видения из прошлой ночи, когда эти губы заставляли меня извиваться и буквально выть от яростного и мучительного наслаждения.