Вероника Мелан - Ассасин

— Дрейк?

Затертая алкогольной дымкой память мешала понять, почему видеть лицо начальника было неприятно, но Декстер отчетливо почувствовал, как звенящую от боли голову наполняет злость.

— Рен, в чем дело? Я не припомню, чтобы видел тебя в таком состоянии раньше.

Подчиненный неуверенно поднялся с кресла, потряс головой и, присев на краешек стола, в упор посмотрел на начальника.

— А я тебе что-то должен?

Представитель Комиссии нахмурился. Он уже четвертый год работал с Реном и знал его как ответственного, исполнительного, знающего себе цену профессионала. Всю грязную работу тот проделывал холодно, всегда умел отстраниться от эмоций, никогда не допускал потери контроля над ситуацией, даже если та была более чем сложной. Что же произошло теперь? Какая муха его укусила? В последнем ответе Дрейк уловил непривычные интонации и тут же напрягся. Что это было — презрение?

Будучи хорошим психоаналитиком, он примирительно произнес:

— Нет, Декстер, ты мне ничего не должен. Я просто заглянул посмотреть, как у тебя дела.

— Отлично, — отрезал тот зло и закурил.

Дрейк нахмурился сильнее.

— Может, скажешь, что заставило тебя пить трое суток подряд?

— У меня выходные, не так ли?

— Да, последнее задание ты выполнил блестяще. Новой работы пока нет, но она может появиться в любой момент, ты это знаешь.

Упрек, прозвучавший в последней фразе, лишь разжег подступающую ненависть.

— Когда появится новая работа, я буду готов выполнить ее. Ты тоже это знаешь.

И Декстер усмехнулся, почувствовав секундную растерянность начальника.

— Вообще-то я пришел сюда как друг, а не как враг, и не собираюсь читать тебе нотации. Но намекнуть на то, что происходит, ты можешь? Проявить, скажем, долю уважения.

— Если уж ты пришел ко мне в гости, скажи, друг, что вы сделали с Эллион? Какой приговор она получила?

Ага, вот, значит, где собака зарыта — Дрейк недобро прищурился.

— Приговор Комиссии не разглашается и обсуждению не подлежит.

— Да я не собираюсь его оспаривать, просто хочу знать, какой именно приговор ей вынесли? — Рен начал медленно закипать. Он и сам не до конца понимал, зачем спрашивает об этом, но остановиться уже не мог.

— Я не могу тебе этого сказать.

— Да ну? Не можешь проявить «долю уважения»?

— Декстер!

— Что — Декстер? Сначала «друг», теперь вдруг не «друг»? Быстро ты меняешь позиции!

Лицо начальника приобрело зловещее выражение, челюсти сжались, а глаза потемнели от гнева.

— Поосторожней с субординацией! А не то я…

— Что ты?

Они за секунду превратились во врагов.

— Не вынуждай меня пересматривать свое отношение к тебе. Ты — ассасин, черт возьми! Ты лучший киллер во всем Канне, твое тело — совершенное оружие, твои ткани регенерируют в двенадцать раз быстрее, чем у обычного человека. Твоя голова — совершенный компьютер с огромной вычислительной мощностью. Что стало с твоим хладнокровным сердцем? Скажи мне, а?

Рен впервые слышал, чтобы Дрейк кричал.

Любой представитель Комиссии славился непревзойденным контролем над эмоциональностью, но в этот раз Дрейк разрушил общепринятые мифы о вечной холодности и бесчеловечности, окончательно утратив какое-либо сходство с бездушным роботом.

— Что тебя с ней связывает, а-а-а? — гость кое-как взял себя в руки, успокоился.

— Ничего. Не знаю. Я должен разобраться с этим сам.

— Вот и разберись для начала. Только пообещай мне не гробить себя так глупо, как сейчас. Завязывай с выпивкой.

Серо-голубые глаза, обрамленные сеточкой лопнувших сосудов, мигнули.

Представитель Комиссии уже взялся за дверную ручку, когда услышал странный вопрос:

— Мне нужно разрешение, чтобы «копать» под Марка Стэндэда. Я хочу знать о нем все.

— Зачем тебе Стэндэд?

— Нужен.

— Ну, если нужен… — Всегда лучше пойти на некоторые уступки, чтобы иметь возможность вовремя надавить. — Тогда считай, что ты его получил.

Начальник распахнул дверь и вышел в коридор.

После ухода Дрейка Рен долго сидел в кресле, смотрел на гору пустых и полных бутылок и размышлял о собственной жизни. Что с ним происходит? В какой момент он потерял себя и начал топить тоску и безысходность в алкоголе? Действительно, что случилось с его хваленой выдержкой и самоконтролем?

Наверное, он потерял и это тоже.

Раньше подобная мысль разозлила бы его, заставила почувствовать уязвимость, скрутила бы стальным канатом, призывая исправить ситуацию немедленно.

Но то было раньше. Теперь он чувствовал лишь опустошение.

Внутри не осталось ничего, ради чего бы стоило бороться. Жизнь треснула как разбитый стакан, и отрицать очевидное не имело смысла. Хуже всего, что ничего не хотелось менять — хотелось просто сидеть и молчать, смотреть в одну точку на безмолвной стене и слушать пустоту. Только она стала для него теперь одновременно и вопросом, и ответом.

В какой-то момент он понял странную вещь — все это случилось не сейчас, не вчера и даже не неделю назад. Его жизнь пошла под откос, сбившись с привычного ритма, когда он впервые повстречал Элли. Если раньше его голова поражала холодной логикой, организм работал как часы, а эмоции были намертво закованы в стальную клетку, то с тех пор, как она пришла, все начало крениться и разваливаться на части. Исчезла логичность, хладнокровие, контроль. Вернулись эмоции…

Этот факт разозлил и напугал его тогда, заставил запаниковать. Он заметался из стороны в сторону, как раненый тигр, все пытался вернуть стойкость и выдержку, обрести равновесие, заставить жизнь войти в прежнее русло — тщетно. Тогда же он ошибочно решил, что разрыв с Элли — то средство, которое вылечит его от беспокойства.

Не вылечило.

Он оттолкнул ее, прогнал, думал, что избавился, — не избавился. Он ошибся и теперь знал это наверняка.

Эллион, Эллион… К моменту ее ухода что-то уже изменилось в нем самом, но он — слепой дурак — все противился этой мысли. Не хотел видеть, как рушится мир, не мог допустить даже мысли о грядущих изменениях…

Что ж. Теперь Элли нет.

И можно спокойно заниматься восстановлением самоконтроля, заталкивать эмоции обратно в клетку, натягивать холодную маску…

Вот только не хотелось. Он слишком долго так жил, и жизнь эта — пресная и скучная — давно опостылела ему. Сердце проснулось и желало другого — радости и смеха, тепла и счастья, понимания и ласки…

Сердце хотело Элли назад — лишь теперь он нашел в себе силы в этом признаться. В том, что больше всего на свете желал вернуть ее, приласкать, отогреть, защитить. Укрыть от враждебного мира и той боли, которую причинил когда-то сам.

Поздно. Эллион больше нет, и он не знает, где ее искать. Спросить об этом друга-охотника — мужчину, способного выследить человека на расстоянии? Но тогда Дрейк накажет их обоих, а подставлять Мака Аллертона Рен ни в коем случае не желал — разберется сам.