Вероника Мелан - Ассасин

— Я вижу, как вы счастливы, девочка, — ласково произнес он. — Значит, он все-таки стоит вашей любви.

— Стоит, Эдвард. Я действительно люблю его.

— Тогда дай бог вам двоим счастья, — добавил он и успокоился.

— А вы? Что было дальше с вами, расскажите!

Своими подробностями я поделилась, и теперь хотелось услышать то, что происходило «за сценой».

Они поначалу отмалчивались, затем Эд заговорил:

— Ну… Мы немножко пострадали, как и предполагали. Мне сломали колено, а Ниссу пару раз водили к доктору Гамильтону. — При упоминании этого имени мои руки сжались в кулаки. Сволочь, сволочь он! — Эй, Элли, не стоит тратить нервы. Ведь это все того стоило, видите? Мы сидим здесь с вами, в парке, мы свободны, а значит, все не зря!

Он был прав. Его колено было сломано, но лицо светилось, и это многого стоило.

— А ведь я теперь могу уехать на север, представляете? Я давно запретил себе мечтать об этом, даже вспоминать, а теперь могу! Могу разводить породистых коней, могу жить на ферме, могу заниматься чем хочу — не верится! А колено? Оно заживет.

Эд был счастлив. Полностью. Оказалось, что поводов тому нашлось больше, чем мне было известно.

— И Нисса решила поехать со мной.

— Правда? — Я подскочила на месте. — Что, правда вы уедете вместе?

Моя соседка ласково держала Эда за руку и улыбалась. Да они же… Они же счастливы вместе! Кто бы знал…

— Мы… просто сдружились за это время, — щеки Ниссы порозовели, — слишком многое прошли бок о бок. Вот я и подумала, что кони — это здорово. Тем более я все равно пока не определилась, где жить. А там… время покажет.

Они смотрели друг на друга, а я на них. И в этот момент я поняла, что произошло больше — больше, чем я просила, больше, чем то, на что смела надеяться. Они получили не только свободу — они получили надежду на счастливую жизнь, обещание, что теперь все будет хорошо, они получили друг друга. И стало ясно, что счастье — это всегда больше, чем ты способен впитать. Счастье — это что-то большое и маленькое одновременно, что-то неуловимое и совершенно осязаемое. Счастье — это такие вот мгновения.

— Вы ведь напишете мне адрес, когда устроитесь? Я была бы рада навестить вас как-нибудь.

Они кивнули одновременно.

— Напишем, Элли.

— И будем тебя очень ждать.

Я стояла и смотрела на дорогу.

По небу, чуть подкрашенные розовым, неспешно плыли облака, позади меня, роняя на землю желтые листья, мирно шумели парковые деревья. Солнце клонилось к закату. Приглушенные блики то и дело скользили по спокойной в безветренную погоду озерной глади, переливались и тонули в серовато-синей воде.

Нисса и Эдвард ушли. Мы попрощались легко, зная, что скоро встретимся, и теперь я стояла возле высоких кованых ворот, ожидая с минуты на минуту увидеть на дороге автомобиль Рена.

На душе было легко, на сердце пусто. По-хорошему пусто, как и должно быть у счастливого человека.

Дуновения теплого ветерка раскачивали растущую на обочине траву, гладили тонкие стебельки, разносили вокруг запахи последних, будто запоздавших в цветении, осенних цветов. Скоро мягкий снег укроет их, воздух похолодает и неслышной походкой придет зима.

Но пока еще осень, и трава безмятежно колышется, поглаживаемая теплым ветром, а в парке, сбрасывая последнее праздничное одеяние, шумят деревья. Я еще увижу, как они укроются снегом, а затем расцветут вновь, я увижу, как солнце будет всходить и садиться за далеким горизонтом, как будет стучать дождь, а после будет сиять, наполняя небо множеством оттенков, радуга.

Впереди еще много дней. И все равно — утро это или вечер, промокшая от дождей осень или расцветающая зеленым весна, — главное то, что у меня теперь есть время. И есть он.

Мои мысли прервал шум мотора, и я, вскинув голову, всмотрелась вдаль. Из-за поворота показался черный автомобиль. Купаясь в закатном свете, он плавно катился по широкой залитой угасающими лучами солнца дороге. Тонированное стекло скрывало водителя, но мне не нужно было его видеть, чтобы начать улыбаться.

Хлопнула дверца, Рен вышел из машины.

Высокий, широкоплечий, невероятно сильный…

Рукава темной рубашки закатаны по локоть, джинсы плотно обтягивают бедра, на широком поясе тускло сверкает бляшка в виде двух серебристых кинжалов. Он шел уверенной неспешной походкой — человек, знающий себе цену, человек, умеющий любить, человек, умеющий убивать.

Серо-голубые глаза смотрели на меня тепло, но в то же время внимательно, темные волосы были аккуратно зачесаны назад (чтобы затем быть взъерошенными моей ласковой рукой), красивые губы едва заметно улыбались.

Перед тем как поцеловать, Рен осторожно приподнял мое лицо и заглянул в глаза — глубоко, спокойно, неторопливо.

— Просто убеждаюсь, что у тебя все в порядке. — Он погладил мой подбородок, после чего коснулся губ нежным, волнующим, нарочито медленным поцелуем. Внутри разлилось знакомое сладкое томящее тепло. — Все, твои друзья ушли?

Я, улыбаясь, кивнула; губы горели от поцелуя. Несколько секунд я старалась сосредоточиться на его вопросе.

— Да. Это было так здорово — увидеть их. — Наконец я привела мысли в порядок. — Я очень счастлива.

Рен улыбнулся.

— Мы еще навестим их.

— Обязательно! Там, наверное, Антонио уже места себе не находит? Я так задержалась здесь…

— Все хорошо, малыш. Все в порядке. — Рен осторожно отвел выбившуюся из прически прядь и некоторое время смотрел на мое лицо. — Ты очень красивая. Все никак не могу налюбоваться тобой…

Он медленно поднял вверх мою руку и нежно поцеловал палец, на котором сверкало его кольцо. Теплая волна затопила меня сверху донизу.

— Я люблю тебя, — прошептала я, глядя, как его губы медленно покрывают поцелуями мою ладонь.

— Всегда люби. И пусть никогда не будет иначе.

— Не будет. Не будет иначе, я обещаю.

— Ты моя.

— Да.

— Я никогда не отпущу тебя.

— Я знаю.

— Не боишься?

— Нет. — Я улыбнулась. — Я счастлива от этого.

«…наша долина называется „Зеленые холмы“. Здесь всегда царит лето, представляешь? Конечно, пришлось взять кредит, чтобы оформить покупку в таком месте, но мы счастливы! У нас пока всего четыре лошади, но ведь это только начало…»

Это письмо — обычный лист бумаги, упакованный в дешевый и изрядно помятый белый конверт со штемпелем, — пришло сегодня утром и вызвало во мне такую лавину бушующей радости, какую не смог бы вызвать ни один самый дорогостоящий подарок мира. Письмо от Ниссы! Господи, как же я его ждала! И теперь, вернувшись из магазина, я прыгала по спальне на одной ноге, пытаясь снять с ног колготки (на дворе октябрь, холодно) и одновременно продолжить чтение. Мои глаза бегали по рукописным строчкам как сумасшедшие, а губы все шептали: