Вероника Мелан - Ассасин

— Оно тебе нравится? — Рен мягко опустился передо мной на корточки и посмотрел на кольцо.

Я смущенно и радостно улыбнулась.

— Очень!

Теплые пальцы сжали мою ладонь.

— Я бы хотел подарить тебе еще кое-что.

— Что?

— Помнится, ты когда-то мечтала о красивой, обтекаемой, невероятно быстрой машине…

— О «Мустанге»? — Мой язык моментально прилип к нёбу.

Да, я мечтала о нем — мечтала долго, неистово и жадно. Но потом потратила все деньги — на оплату услуг Линдера, на аренду «бьюика», на спасение собственной жизни. И «Мустанг» забылся.

— Да. Я попросил один из салонов доставить его. И он уже там, ждет тебя. — Рен улыбнулся и нежно провел пальцами по моей щеке. — Хочешь на него посмотреть?

— Я… Зачем?.. — Растерянность перемешалась с восторгом. Надо бы сказать «Нет», надо бы вежливо отказаться — слишком дорого, но я уже кивнула и произнесла: — Очень!

Рен рассмеялся.

— Если тебе не хватит одного, мы купим весь салон.

Я лишь изумленно открывала и закрывала рот.

— Создатель, что ты такое говоришь!

— Я? Выражаю свою любовь всеми доступными мне методами. — Рен приподнялся и нежно поцеловал меня в висок. — Выходим сейчас, потому что Антонио снова готовит что-то грандиозное на ужин и хочет, чтобы мы успели.

— Вот это да! — взвизгнула я и сорвалась с кресла. — Только заберу сумочку из гостиной.

— Жду тебя внизу.

Наполненная предвкушением обладания автомобилем, о котором давно мечтала, я почти подпрыгивала на ходу. Мы вышли во двор и уже почти дошли до ворот, когда рука Рена, держащая мою ладонь, вдруг сжалась. Удивленно взглянув на своего спутника, я повернула голову туда же, куда смотрел он, и запнулась.

Сердце пропустило удар, затем, будто сорвавшись с цепи, начало громко и неприятно колотиться внутри. Я едва не попятилась назад.

Трое мужчин, все в одинаковой серебристой форме, подходили к воротам. Позади них стояли две легко узнаваемые машины Комиссии.

Я все-таки попятилась назад и остановилась только тогда, когда моя рука натянулась до предела, сдерживаемая сильными пальцами Рена.

— Я не хочу, Рен… Не хочу к ним, не отдавай меня…

— Успокойся. Не отдам, — спокойно ответил он, глядя на приближающихся гостей.

Один из представителей Комиссии шел впереди, я узнала его сразу же — именно этот тип забрал меня тогда из спальни, а после отправил в Корпус. Едва не воя от страха, я с трудом удерживалась от того, чтобы не броситься наутек.

— Тихо, малыш, все будет хорошо.

Теплые пальцы одобряюще сжались.

— Ты обещаешь?

— Я обещаю.

Тщетно пытаясь унять расшалившееся сердце, я, словно барашек на привязи, обреченно смотрела на людей в форме. Наконец тот самый главный гад остановился в шаге от нас, и его прищуренный взгляд, скользнув по Рену, прилип к моему лицу.

— Эллион Бланкет? — вопросил он ровно. Глаза, как и его голос, ничего не выражали, они напоминали пустынную равнину, тишину которой не решается нарушить даже слабый сквозняк. Мне отчего-то захотелось со всей силы пнуть его в коленку, но осуществление такого сумасшедшего желания никому не сошло бы с рук. — Мы бы хотели, чтобы вы проехали с нами.

Никто не имел права отказывать Комиссии. Ни один человек не мог начать говорить без разрешения, будь то крик возмущения или слова в собственную защиту. Этим истуканам, одетым в серебро, было все едино. Стоило открыть рот, как незамедлительно применялись самые жестокие меры воздействия.

Вцепившись пальцами в Рена, я перестала дышать. Ни одного шага в их сторону, ни одного движения! Я никогда больше не пойду с ними по собственной воле, пусть лучше стреляют на поражение.

— Дрейк, посмотри сюда, — словно сквозь сон долетел до меня спокойный голос Рена. Я почувствовала, как он поднимает вверх мою ладонь.

Стоящий напротив мужчина некоторое время изучал кольцо, затем в его глазах промелькнула усмешка, и он коротко бросил:

— Тогда ты тоже едешь с нами.

Ощущение «это уже было» кружило надо мной как ожившая картинка из ночного кошмара.

Я сидела на том же стуле в комнате с бежевыми стенами перед длинным вытянутым столом, за которым, как и когда-то, сидели люди в одинаковой униформе. Единственным отличием, не позволяющим моему наполненному паникой мозгу соскользнуть в темноту, был стоящий возле стены Рен. Он лениво обводил взглядом неуютное помещение, периодически бросая внимательные взгляды на сидящих за столом людей.

Тот, кого он назвал Дрейком, стоял чуть поодаль и молчал, будто к чему-то прислушиваясь. Наконец он поднял голову, подошел к столу и занял центральное место.

— Итак, — начал он, — Эллион…

Я затравленно смотрела в его равнодушные глаза, силясь предугадать, чем обернется для меня первый за долгое время счастливо начавшийся день.

— Мы попросили вас приехать сюда по причине того, что ситуация с вашим обвинением изменилась…

«Сейчас он скажет, что я сбежала и должна вернуться…»

Только не это, только не это, пожалуйста! Только не обратно в Корпус. Я не выдержу там года, не выдержу даже месяца — не смогу помнить о том, что дома меня ждет Рен, и быть там…

Хотелось завыть в голос.

— В связи с тем, что нами были выявлены новые факты по вашему делу…

«…как то: успешная попытка бегства из мест заключения — мы спешим уведомить вас, что срок вашего наказания увеличен на десять лет…»

Мои мысли метались, как бешеные. Только не это, пожалуйста, только не это…

— …и Комиссия установила факт вынесения ошибочного обвинения в ваш адрес…

Мысли не просто прервались — они исчезли. Что он говорит, он правда говорит то, что говорит? Пожалуйста, повторите погромче!

— …мы хотели бы принести вам свои извинения и назначить денежную компенсацию за моральный ущерб, размер которой предписан для подобных случаев регламентом. С этого момента с вас сняты все обвинения…

В эту секунду я зажмурилась. Я сплю? Я снова в бреду? Я просто не проснулась еще этим утром? Я что, правда сижу в здании Комиссии и слышу то, что слышу? С меня сняты обвинения? Мне предлагают денежную компенсацию?

Как же долго и как сильно я хотела, чтобы однажды все закончилось именно так — словами признания их собственной ошибки. Чтобы эти бездушные ублюдки наконец признались, что были неправы, чтобы извинились, чтобы каялись и просили прощения.

Свершилось.

Свершилось почти так, как я просила, лежа на жесткой койке в Корпусе, в ночных молитвах. Я тогда молилась не только за себя, но также за тех, кого успела полюбить, к кому успела привязаться. Какими деньгами можно заглушить ту боль? Никакими. А вот поступками…

И я нашла в себе силы посмотреть Дрейку в лицо. Нашла в себе силы прервать его речь и, несмотря на то, что мне не давали права слова, выдвинуть встречную просьбу.