Надежда Кузьмина - Драконья доля

Янис снова был в библиотеке. Увидел меня и лицом просветлел:

— Линда, привет! Ты неуловима: в одном доме живём — а поймать невозможно! — улыбнулся: — Конфету возьмёшь?

Свет из окна падал на него со спины, и золотистые волосы виделись сияющим нимбом. А синие глаза смотрели ласково-ласково… Как я могу оставить такого? Как я смею ему перечить?

— Янис…

— Ну вот, ты меня по имени назвала. Что, милая?

— Что с нами будет?

Протянутая ко мне рука опустилась. Казалось, он задумался.

— Не волнуйся, всё сложится хорошо.

Ну, если он так говорит, как я могу не верить?

Янис легко вскочил с кресла, лукаво на меня посмотрел и прикрыл дверь в коридор. Следующие десять минут мы упоённо целовались…

Напоследок он спросил:

— Когда ты позволишь прийти к тебе вечером? Можно сегодня?

— Нет, Янис, нет… До тебя у меня никогда ни с кем ничего не было. Я так не могу, нехорошо это.

— Что нехорошо? И не бойся, я рядом!

Вздохнула:

— Вот тебя я больше всего и боюсь.

Пока я была с ним рядом, на душе как птицы пели… а вышла из комнаты — и дурман рассеялся. Стало скорее тоскливо, чем радостно. Долго ли так может продолжаться? Моё положение казалось неустойчивым, как у нанесённой бураном кучи снега на еловой лапе. Один порыв ветра — и полетишь вниз, чтобы пропасть в сугробе. Я ж долго противиться ему не смогу, сил не хватит. Только что потом?

В тот вечер Янис меня не беспокоил. Зато баба Рила во сне посетила. Так что наутро настроение было не ахти. Я с нездоровым остервенением чистила и потрошила рыбу к обеду, словно кромсала страшных врагов.

Кайра усмехнулась:

— Линда, ты такая сердитая, словно с ежом в обнимку спала.

Эх, знала б она, что тот ёж у меня внутри сидит. От такого сбежать никак не получится…

До вечера я металась, как сама не своя. А потом столкнулась в коридоре с Янисом. Тот схватил меня за руку и затащил в малую гостиную. Заглянул в лицо — обнял — отпустил — снова схватил, теперь уже за талию — и закружил по комнате.

Это он чего?

— Янис?

— Линда, Линда… Любимая моя! Всё у нас будет хорошо, ты только послушай!

Я с надеждой уставилась ему в глаза, ожидая продолжения:

— Я ходил к родителям, рассказал о нас с тобой.

И замолчал, глядя на меня. Я напряглась: ну? Ну же? Дальше-то что? Хотя Янис же уже сказал, что всё хорошо!

— Они сначала были против, но я их уговорил! Мне пришлось пообещать, что поступлю на службу к отцу, — Янис тяжело вздохнул. — Чтобы этого избежать, я когда-то и ушёл из дома. Не нравится мне эта бесконечная возня с бумагами, я бы хотел стать военным. Но это — цена за наше счастье. А взамен мама пообещала, что они с папой не станут нам препятствовать, а если будет ребёнок, то о нём позаботятся…

Обняв меня крепче, попытался поцеловать.

Я сама не поняла, что упираюсь руками ему в грудь, пока он не спросил:

— Линда, ты что? Ты не рада?

Я? Рада?

Наверное, ни на что другое и рассчитывать было нельзя, но сейчас я чувствовала себя мотыльком, на которого наступили каблуком. Ну, или кошкой, которую окатили ледяной водой из проруби. Радости я точно не чувствовала, наоборот, сердце упало вниз, словно услышала, что кто-то умер.

Мне предложили место любовницы юного лорда. А когда у нас родится ребёнок, того у меня отнимут и отдадут в чужую семью, где из него, возможно, вырастят ещё одного садовника. А Янис однажды остынет, и я узнаю, что он помолвлен с благородной леди, которую нашла ему мать. Да, как много причин для радости… Целый сугроб радости.

Может быть, надо попытаться поговорить, что-то объяснить… Только слов не было. Был ком в горле и желание забиться в самую глубокую тёмную щель.

Сглотнула:

— А ты рад?

— Я? Да, очень! Теперь можно не прятаться! Так что сегодня вечером жди меня!

Он совсем не видит, что со мной? Похоже, не видит… Отвела глаза:

— Сегодня вечером не получится.

Пусть понимает, как хочет. Недельная получка через два дня. А лишние серебрушки, чует душа, мне ой как пригодятся. В конце концов, я их заработала! Съеденная вчера рыба тому свидетель!

— Почему?

— Я плохо себя чувствую.

Могу ли сказать, что мне нужно подумать? Судя по его поведению — нет. Он убеждён, что всё устроилось наилучшим образом. Ну да, по утрам я буду чистить рыбу, днём мыть полы, а по вечерам спать с хозяйским сыном…

— Прости, Янис, сейчас мне нужно работать.

— Ты меня даже не похвалила, — обиделся он.

Ох.

Я решила, что напишу Янису письмо. Уходить, не сказав ни слова, казалось неправильным. Пусть не сильна я в объяснениях и в правописании, но уж как могу. А если моё послание его насмешит, так тому и быть — быстрее из головы выкинет.

Пусть мне никогда не быть драконом, но значит ли это, что я согласна стать содержанкой?

Нет.

Мне шестнадцать, я не косоглаза, не криворука и не колченога, всё у меня впереди, уговаривала себя я, топая по обочине западной дороги прочь от Гифары. Интересно, скоро ли меня хватятся? Объявлять об увольнении я не осмелилась, кто знает, вдруг леди Лобелия побоится, что сын снова уйдёт, и решит удержать несговорчивую служанку силой? Проверять не хотелось.

Кайре я соврала, что иду в храм. Но напоследок сделала то, чего не делала никогда прежде: обняла её, поцеловала в щеку и выдохнула: «Спасибо! Ты мне очень-очень помогла!» Кайра изумлённо захлопала глазами вслед.

Янису я написала. Что полюбила его, но хочу всё по-честному, чтоб от людей глаза не прятать. А как он предложил — не могу. Добавила, что понимаю, что я ему ни с какой стороны не ровня, а потому ухожу, так всем лучше будет. И пожелала счастья.

Пока писала, думала, стоит ли поминать ту куклу с чердака? Говорить о том, что знаю, что понравилась ему, потому что на неё похожа. Но в конце концов решила, что не надо. Я б, узнав, что меня так вокруг пальца обвели, точно б на дыбы встала. А к чему вражду разжигать? Коли по чести, может, и я б на месте леди Лобелии, будучи благородной дамой и хозяйкой особняка, тоже не обрадовалась бы, если б сын собрался жениться на нищей приблуде. И со мной хозяйка обращалась хорошо. Плохо только, что сердца моего не пожалела — но я ведь для неё чужая, так, пустое место.

Сколько в том письме было ошибок — не знаю. Подозреваю, немало. Тем более что я, пока сочиняла, так хлюпала носом, что бумаги не видела. Подписываться не стала, потому что не придумала, как. Линда — не моё имя, Белёна тоже, а как Шиану он меня не знает. Просто оставила листок на столе, придавив уголок лампой.

По пути к городским воротам присела в том самом скверике. Сменила хорошие ботинки на дорожные сапоги, а голову до бровей замотала серым платком, как это крестьянки делают. При выходе из города денег не брали, оттого и заминки не было. Я, закутавшись в плащ, нос в землю, пристроилась к двум идущим с покупками женщинам. И только когда ворота исчезли из вида, отделилась и пошла одна, быстрее.