Стивен Эриксон - Сады Луны

С набитым ртом бродяга пробормотал:

— Быть может, мы — твои Таланты. Глубоко зарытые в землю, похоже.

— Не исключено, — прищурился Крупп. — Но говорит лишь один из вас.

Бродяга проглотил сыр, а потом рассмеялся, и свет свечи заплясал у него в глазах.

— Быть может, остальные ещё только ищут свой голос, Крупп. Они ждут лишь приказа своего господина.

— Кто бы мог подумать, — вздохнул Крупп, намереваясь встать, — что Крупп столь изобилен сюрпризами.

Бродяга поднял глаза.

— Ты возвратишься в Даруджистан?

— Разумеется, — ответил Крупп, поднимаясь на ноги с прочувствованным стоном. — Он ведь только вышел подышать ночным воздухом, столь чистым за пределами старых стен города, не так ли? Круппу нужно пространство, чтобы оттачивать свои и без того изумительные умения. Прогулка во сне. Этой ночью, — сказал он, закладывая большие пальцы за кушак, — Монета упадёт. Крупп должен занять своё место в центре событий. Он вернётся к себе в постель, пока ночь ещё молода. — Человечек окинул глазами нищих. Все они словно набрали вес, и на их лицах появился здоровый румянец. Крупп удовлетворённо вздохнул. — Вечер, провозглашает Крупп, выдался весьма приятным, господа. Однако в следующий раз давайте же выберем трактир, который не стоит на вершине холма. Договорились?

Бродяга улыбнулся.

— Но, Крупп, Дарования, как и Добродетели, не так-то легко получить, и Сомнения нелегко одолеть, а Голод всегда гонит человека вперед и вверх.

Крупп сощурился, глядя на него.

— Крупп куда умнее, — пробормотал он.

Он оставил нищих и закрыл за собой скрипящую дверь. Спустившись по тропе, добрался до перекрёстка и остановился перед закутанной в мешковину фигурой, которая висела на ветке дерева. Крупп упёр кулаки в бока и внимательно осмотрел тело.

— Я знаю, кто ты, — весело воскликнул коротышка. — Последний аспект самого Круппа, который дополнит галерею его собственных лиц, взирающих на него. Точнее, так ты будешь утверждать. Ты — Скромность, но, как всем известно, Скромности нет места в жизни Круппа, запомни это. Так что тут ты и останешься. — Потом он перевёл взгляд на огромный город, который окрасил небо на востоке голубовато-зелёным светом. — Ах, этот чудесный, светоносный самоцвет, Даруджистан, родной дом Круппа. Где, собственно, — добавил он, выходя на дорогу, — Круппу и место.

От гавани, раскинувшейся у берега озера, вверх поднимались ступенями Гадробийский и Даруджийский кварталы с храмовыми комплексами и Верхними усадьбами, — до самой вершины холма Величества, где собирается городской Совет; крыши Даруджистана — плоские площадки, выгнутые коньки, конические башни, колокольни и платформы — теснились в таком хаотичном изобилии, что все улицы, кроме самых широких, почти не видели солнца.

Факелы, которые освещали самые оживлённые перекрёстки, представляли собой полые трубки, вгрызавшиеся почерневшими железными пальцами в пемзовый камень. Из старинных изъязвлённых медных труб с шипением вырывался газ и питал огонь в чашах из пористого камня — пляшущие языки пламени голубовато-зелёного оттенка. Газ поднимался из огромных пещер под городом и распределялся с помощью гигантских клапанов. Заботились о них Серолицые — безмолвные мужчины и женщины, которые, словно призраки, ходили под мощёными улицами города.

Вот уже девять веков дыхание газа питало по крайней мере один из городских кварталов. И хотя иногда пожары в жилых домах разрушали трубы и пламя вздымалось к небесам на сотни футов, Серолицые не сдавались, они затягивали потуже оковы и ставили на колени своего невидимого дракона.

Под крышами скрывался мир, вечно утопающий в голубоватом сиянии. Оно отмечало главные улицы и кривые, узкие переходы рынков. Но в остальных двадцати тысячах переулков города, по которым едва бы проехала и двухколёсная тележка, царила тень, тревожимая лишь случайным факелом горожанина да сферическими фонарями городской стражи.

Днём крыши были ярко освещены жарким солнцем, увешаны трепещущими на ветру с озера знамёнами повседневной жизни. Ночью луна и звёзды освещали мир, затканный паутиной пустых бельевых верёвок и их хаотическими тенями.

Этой ночью среди пеньковых верёвок и призрачных теней скользила одинокая фигура. Вверху серп луны, словно сабля некоего бога, рассекал тонкие облака. Человек был с ног до головы туго замотан в замазанную сажей ткань. Лицо его тоже было скрыто повязкой, оставлявшей только узкую щель для глаз, которые пристально осматривали ближайшие крыши. На груди человека крест-накрест сходились чёрные ремни с кармашками и петлями для орудий его ремесла: мотков медной проволоки, железных напильников, трёх металлических пил, обёрнутых в промасленный пергамент, древесного клея и кубика сала, катушки с рыбацкой леской, а также — под левой рукой — узкого кинжала и метательного ножа.

Кончики мокасин вора были вымочены в смоле. Пересекая плоские крыши, он старался не переносить весь свой вес на носки, чтобы полудюймовый слой липкого дёгтя остался почти нетронутым. Юноша подошёл к краю здания и выглянул. Тремя пролётами ниже угнездился небольшой сад с фонтаном, их тускло освещали четыре газовых фонаря, установленные по углам мощёной террасы. Пурпурный свет отражался в листве и поблёскивал на воде, которая катилась по нескольким каменным ступеням в неглубокий бассейн фонтана. На скамейке у фонтана сидел стражник — спал, положив копьё на колени.

О поместье Д'Арле часто упоминали в разговорах среди даруджистанской знати, особенно в связи с младшей дочерью — девицей на выданье. У юной красавицы было много поклонников, и теперь множество подарков, самоцветов да украшений хранились в её спальне.

И хотя подобные рассказы в высшем свете были так же популярны, как пирожные, мало кто из простолюдинов обращал на них внимание, — если вообще их слышали. Но некоторые слушали очень внимательно, мыслей своих никому не сообщали, но были подозрительно любопытны к подробностям.

Глядя на дремлющего в саду стражника, Крокус Новичок решал, как быть дальше. Прежде всего следовало выяснить, которая из комнат обширного поместья принадлежит девице Д'Арле. Крокус не любил гадать, но давно обнаружил, что в вещах такого сорта его мысли, ведомые одной только интуицией, часто сами находят решение.

Почти наверняка на верхнем этаже — это ведь покои младшей и прекраснейшей дочери рода Д'Арле. И балкон с видом на сад.

Он перевёл взгляд со стражника внизу на стену прямо под ним. Три балкона, но лишь один, слева, был на третьем этаже. Крокус отодвинулся и бесшумно скользнул по крыше, пока не остановился, как ему показалось, точно над балконом, а потом вновь подвинулся к краю и выглянул.