Гай Юлий Орловский - Небоскребы магов

— Глерд, как это может быть?

— Вы прекрасны, герцогиня, — заверил я. — Вы молоды и прекрасны.

Она сказала строго:

— Глерд, уберите руки. Я понимаю ваше нетерпе–ние, но совсем уж без ритуалов — это верх непристойности…

— Точно, — сказал я с восторгом, — здорово, правда?.. По глазам вижу, вам от этой пристойности уже просто ну совсем как–то не.

— Глерд!

— Понепристойничать, — сказал я, — и снова спасать мир! Вот это жизнь, ваша светлость. Это называется, жизнь полна! Когда и непристойностей просто девать некуда, и пристойностей, и спасение мира… Когда желают, чтобы жизнь была полна, ваша светлость, то желают, как мне кажется, именно побольше непристойностей.

— Глерд, — произнесла она, — что–то вы совсем меня… Начинаю чувствовать себя просто женщиной… Как это отвратительно! Настолько, что даже как–то омерзительно приятно.

— В этом весь шарм, — согласился я. — Мы всегда такие правильные, что аж противно! Эту правильность вбивают в нас так, что маятник начинает стремиться в другую сторону… Так что мы сейчас делаем все абсолютно верно. Чтобы оставаться на правильном пути мира и прогресса, мы должны время от времени вот так вот во всю…

Она проговорила жарким шепотом:

— Глерд, ну что вы меня так совсем неприлично щупаете?.. Будто курицу–несушку… Я герцогиня!

Я ответил счастливо:

— Герцогиня, вся радость на контрастах, это же самый изыск!.. Жарко здесь, и как жаль, что нельзя раздеться. И даже нам нельзя, хотя с нашими телами стыдиться вроде бы нечего.

Она чуть улыбнулась.

— Глерд…

— Герцогиня, — ответил я с укором, — я же ни слова ни о вашей груди, ни о ваших губах, хотя уже чего только не навоображал, а я только о погоде, самой безобидной теме.

Она покачала головой.

— Тогда почему вы совсем так вплотную? Тем бо–лее что жарко… У вас горячая ладонь, глерд. Уберите ее с моей талии, а то вдруг там загорится платье.

— Простите, герцогиня, — ответил я и опустил ладонь с талии на дюйм ниже. — Это все мое незнание здешнего этикета. Когда увидел здесь такую красивую сочную женщину с такой грудью, я не мог сдержать восторг…

Она сказала строго и чуть повысив голос:

— Глерд, я вас понимаю, жарко, но удерживаться надо.

— Зачем? — спросил я наивно.

Она чуть опешила от простого вопроса.

— Зачем?.. Как зачем?.. Так принято… Глерд, не жмите мне талию… И там не жмите… Условности за- чем–то да созданы… Глерд, у меня от ваших пламенных губ на шее останутся ожоги!..

Она все же сумела отодвинуться, я сказал сокру–шенным голосом:

— Простите, герцогиня, это ваша спелая красота виной, что я схожу с ума… Как–то подумалось, что вот я взрослый человек, а вот вы, тоже взрослая, мы можем без условностей, обязательных для людей попроще…

— Глерд!

— Я не имел в виду, — сказал я торопливо, — всех условностей! А так, некоторых. Мы же с вами умные люди, герцогиня. Не отрицайте, другие могут видеть

только вашу красоту, а я вижу еще и ум… а ум позволяет обходиться без излишних условностей.

— Глерд, — ответила сердито, — уберите руки… У вас не руки, а лапы!.. Вы меня совсем к спинке ди–вана прижали, я уже дышать не могу… Глерд, это моя юбка!

— До чего же хорош материал, — пробормотал я, — он хранит ваш дивный запах… Герцогиня, вы просто созданы для восторга вами…

Она что–то пробормотала протестующее, но жар, как вижу, охватывает и ее, уже плохо соображает, а я не стал заморачиваться со сложными завязками на платье, в этом мире еще не придуманы ни бюстгальтеры, ни трусы, так что упрощенный мир тоже имеет преимущества.

Через несколько минут она отпихнулась и торопливо опустила платье. Ее чуть участившееся за это время дыхание пришло в норму быстрее, чем мое, а я кое–как привел в порядок свою одежду, поцеловал ее разогретую ладонь.

— Герцогиня, меня зовут глерд Юджин, я ваш со–сед… Счастлив познакомиться. Хотя в моем королевстве это еще не повод для знакомства, но мы здесь и сейчас, где я заверяю вас в своей преданности и вечном восхищении.

Она покачала головой, на щеках жгучий румянец, даже на ее белоснежную шею сполз, а в глазах стыд и недоумение, как случилось такое, что не планиро–вала, никогда не допускала и не собиралась допустить недопустимое.

— Глерд, — проговорила она тихо, — кто вы… Я никому не позволяла овладеть мною… кроме моего мужа… Я просто не могу представить, как вам это удалось… и почему я так покорно уступила вашему натиску…

— Потому, — ответил я очень осторожно, — что у нас слишком много общего. Вы это ощутили. Еще не оформили мысленно, но ощутили сердцем и… словом, родство наших ощущений и привело к вязке. Но мы взрослые люди, рассудительные, и все, что происходит, можем поворачивать в свою пользу, так ведь?

Она поднялась, посмотрела по сторонам, словно стараясь понять, как сюда попала.

— Проводите меня обратно.

— Да, герцогиня, — сказал я покорно. — За стол? Или в сад?

Она сказала сердито:

— Вы добились от меня чего хотели, теперь верните туда, откуда взяли. И забудьте обо мне.

— Я вас никогда не забуду, — заверил я. — Это было так сладостно…

Она молча и решительно пошла в сторону двери, я ринулся следом. Какое же это непривычное ощущение, когда овладевая, как здесь говорят, женщиной, о ней как раз совсем не думаешь, а только о своих звериных наслаждениях. Чистая, так сказать, честная животная радость, не обремененная никакими учебниками, что нужно делать и как делать, чтобы угодить еще и партнерше.

За столом народу совсем мало, но уже возвращаются те, кто покинул зал раньше, через пару минут няньки привели, как под конвоем, прелестную Сисилию, а сам герцог явился еще через четверть часа, но за стол не сел, продолжал с двумя солидными глердами явно деловую беседу, заметно по серьезным голосам.

К герцогине подошел только однажды, поцеловал ее в макушку и, цапнув со стола наполненный слугой кубок с вином, вернулся к своим собеседникам.

Я лениво отхлебывал вино, потом поднялся и на–правился через распахнутые настежь двери в соседний зал, где гуляют веселее, задорнее и где Фицрой чувствует себя как рыба в воде.

Он меня заметил издали, Фицрой всегда все заме–чает, помахал рукой. Я пробирался между столами, где меня и догнал слуга, осторожно коснулся рукава.

— Глерд…

— Ну? — спросил я.

— Его величество изволит призвать вас срочно.

— Бегу, — сказал я торопливо. — Бегу! С ним ничего не случилось?

Он ответил с поклоном:

— Мне только велено передать то, что передал.

Я показал издали Фицрою, что увидимся позже, слуга быстро пошел обратно. В коридорах гвардейцев стало еще больше, что встревожило, но когда передо мной распахнули двери королевской спальни, я увидел короля хоть и в постели, но в сидячем положении и с бумагами на импровизированном столе на коленях.