Кэйтлин (СИ)

— От нее пришло только одно письмо, почти сразу же после их отъезда. В нем лежала дарственная на мое имя — на дом, который ей оставили ее родители, на счет в банке. И маленькая записка, в которой Ники просила меня не писать ей, потому что Дэс читает всю ее корреспонденцию и она страшно боится, что он узнает о том, что она подарила мне все, что у нее было. Там еще было сообщение, что она беременна и ждет дочку и буквально пара строк, в которых она пожаловалась, что Дэс стал очень грубым, жестким, иногда даже жестоким по отношению к ней. А вскоре и я уехала в другой город на работу, потом перебралась сюда и мы потеряли друг друга. Когда я увидела послание Ники на форуме историков, я не поверила своим глазам. А уж когда она описала все, что ей пришлось пережить, проплакала всю ночь. Это снова была моя Ники, та, которую я знала и любила всю жизнь, но какой ценой она вернулась..

Ирен внимательно посмотрела на меня:

— Кэти, я должна тебе рассказать всю правду. Я с самого начала была против, чтобы Ники скрывала это от тебя, но ей не хотелось тебя ранить. Твой отец сущее чудовище, после родов он начал бить твою маму. Он унижал ее, не давал денег, она сидела дома, боясь высунуть нос даже во двор. Его родители обливали ее презрением, она превратилась в служанку в их доме. А когда он начал бить тебя, она убежала. Воспользовалась тем, что в тот день он дал немного денег на продукты, а его родители уехали в гости к младшей дочери. Собрала немного вещей, схватила тебя в охапку и села на поезд. Доехала до какой‑то станции, там поймала попутку, затем еще одну — и так сумела скрыться. Ну, а потом она все время, каждые три — четыре месяца переезжала с места на место, пытаясь затеряться. Когда ты подросла, стало тяжелее, тебе нужно было ходить в школу. Ник рассказывала мне, что страшно переживала, что у тебя такая неустроенная жизнь. И тогда она придумала купить поддельные документы на другое имя, чтобы перестать скитаться по стране, надеясь, что тогда Дэс вас точно не найдет.

— И? У нее получилось?

— Нет, Кэт, она возвращалась как раз с переговоров с каким‑то человеком, через которого и собиралась купить эти документы. Вроде все уже было договорено, но Ник разбилась. Весь ужас в том, детка, что теперь я не могу купить тебе документы на другое имя, мне необходимо сейчас же оформить над тобой опеку, чтобы тебя не забрали соцслужбы. А времени, чтобы искать, кто бы мог сделать поддельные документы, у нас нет. И придется оставлять тебя с твоим настоящим именем. А теперь, когда Ники так странно разбилась (она ведь никогда не гоняла, я точно знаю, она даже правил никогда не нарушала), я начинаю бояться, что твой отец все же отыщет тебя.

— Может, он уже забыл про нас? Столько лет прошло? — я не очень пугалась того, что отец может появиться тут, я просто в это не верила. «Зачем я ему? Столько лет, может он уже давно женился еще раз и у него давно уже другие дети?».

Ирен, подумав, мотнула головой:

— Тут уже гадай не гадай, все равно изменить сейчас я ничего не могу, нам бы продержаться до твоего поступления в колледж. Уедешь далеко отсюда, может, к тому времени мне удастся что‑нибудь придумать. А уж там и твое совершеннолетие подойдет. Я напишу дарственную на тебя на дом твоих предков, да и счет в банке я не трогала, еще тогда подозревая что‑то нехорошее. Ладно, завтра же я займусь сбором документов и подам заявление об установлении опеки над тобой. Надеюсь, мне не откажут, у меня, как у директора школы, там есть связи.

— Кэти, — ее голос стал мягким, — детка, я знаю, что тебе очень плохо. Родная, я все сделаю, чтобы мечты твоей мамы и свои ты смогла осуществить. Ее никто и никогда тебе не заменит, но я люблю тебя и все сделаю для тебя, чтобы тебе помочь.

Ирен смотрела на меня полными слез глазами и я не выдержала, расплакалась. Она пересела ко мне, обняла меня и, гладя по спине рукой, тихонечко шептала, что мы справимся, что все у нас получится.

Через несколько дней я вернулась в школу. Ирен собрала и подала все документы на опеку и даже заручилась обещанием директора соцслужб, что все будет решено быстро и в ее пользу. Мы забрали наши с мамой вещи из домика, который снимали, и я полностью переехала к Ирен. Она всячески старалась поддержать меня. Частенько вечерами она вытаскивала меня из моей комнаты, чтобы накормить чем‑нибудь вкусненьким или посмотреть с ней какой‑нибудь фильм, рассказывала какие‑то истории про школу и учеников, помогала с уроками и дополнительными занятиями.

Я хотела поступать в медицинский, так что химию и биологию приходилось учить дополнительно. Жизнь потихоньку налаживалась, только ночами мне иногда снилась мама и я просыпалась, уткнувшись в мокрую от слез подушку. Опеку вскоре утвердили и Ирен воспряла духом. Будущее уже казалось нам не таким страшным.

Так и пролетел год. С Ирен мы сдружились настолько, что я стала ее считать своей родной тетей, а меня (иногда мне так казалось), она воспринимала как свою дочь. В школе все было по — прежнему, училась я отлично. У меня была цель и я старательно шла к ней, выделяя время только на уроки самообороны, на которых мой тренер потихоньку стал меня тренировать не только приемам обороны, но и учил меня наносить максимальный ущерб противнику, объясняя это так:

— У тебя должен быть запас времени, пока он очухается, чтобы унести свою очаровательную задницу подальше. Ты не справишься с взрослым мужчиной, но правильно проведя прием, ты выведешь его из строя на время, которого тебе должно хватить смыться.

И я старалась, в глубине души, я все равно помнила тот страх мамы, что отец когда- нибудь настигнет нас и хотя не верила в это, все равно старалась стать готовой к любым ситуациям.

Или я, или Ирен, или мы обе все‑таки накаркали. Он появился под вечер в пятницу, мы уже поужинали и поделились новостями. У Ирен в школу в скором времени должна была приехать комиссия и она переживала, как все пройдет. Я рассказывала, как прошел мой первый трудовой вечер в магазине тетушки Филы, в который я устроилась подрабатывать, хотя Ирен была категорически против. Но она же столь жестко отказывалась брать деньги со счета мамы для моего содержания, а я не могла согласиться, что полностью сижу у нее на шее. И вот в момент, когда мы опять заспорили, в дверь постучали. На пороге стояли знакомый полицейский и какой‑то огромный мужчина с непередаваемым выражением на жестком лице. Ирен побледнела и судорожно вздохнула.

— Вижу, Ирен, что ты меня узнала, — насмешливо произнес он и, потеснив Ирен от двери, вошел в прихожую.

Он был действительно огромен, метров двух роста, с широкими массивными плечами. Длинные, перевитые мускулами руки достигали середины бедра. Плотное, на вид совершенно железное тело, длинные ноги. Черные, сросшиеся на переносице брови нависали над узкими карими, почти черными глазами, взгляд которых подавлял. Он, казалось, пригибает меня к полу, заставляя съежиться, исчезнуть, раствориться в пространстве и от невозможности сделать это хотелось заскулить.