Гай Юлий Орловский - Патроны чародея

Он остался смотреть вслед совсем обалделый, а я спустился вниз, пересек двор и шмыгнул в конюшню.

Коня оседлал и вывел сам, не желая будить конюхов. Стражи на воротах меня видели и, как только я выехал на оседланном коне, с надсадным скрипом выдвинули засов на воротах и распахнули обе половинки.

Я выехал навстречу звездному небу, за спиной прокричали вдогонку пожелания счастья и снова торопливо засадили засов до самого конца, а конь уже понесся галопом по красно–желтой дороге.

В непривычно глубоком небе, что не черное, а фиолетовое, страшно и пугающе смотрится огромная бледная луна, вдесятеро крупнее той, которую привык видеть с детства.

Я поискал взглядом, ага, вон и вторая, быстро поднялась из–за темного зубчатого леса, ею словно выстрелило: пошла по высокой дуге, странно ускоряя движение…

Я невольно провожал ее взглядом, чувствуя, как непроизвольно задерживаю дыхание и стискиваю кулаки.

Небо потемнело, а главная луна, что висит почти неподвижно, обрела привычно красный цвет, теперь это раскаленный шар из металла, уже покрытый окалиной, на нее вообще лучше не поднимать взгляд, иначе подсознательно ждешь катастрофу.

Это значило, что вторая уже скрылась за горизонтом. Где–то к полуночи появится и третья, которая зеленая, как молодой лягушонок, яркая и сияющая, но тоже умчится, и эта вот еще раз изменит цвет и останется висеть до утра.

Земля странно лиловая, как и придорожные кусты, а сухой стук копыт разносится далеко в ночи, заглушая стрекот ночных насекомых.

Конь с удовольствием пошел галопом, я покачивался в седле, почти не прислушиваясь к запахам, далекому волчьему вою, не всматриваясь в ночные тени, все–таки этот мир обжитой, все страшное и непонятное где–то далеко…

Дорога метнулась через поле, потом вдоль леса, однажды увидел даже, как далеко за деревьями мелькают светящиеся огоньки, кружатся в странном и таком знакомом танце, все–таки мы одной крови, даже если это не кровь…

Впереди речушка, но дорога уверенно повела на мостик, настоящий, хоть и деревянный, тяжело груженная телега пройдет уверенно…

Конь всхрапнул и прижал уши. Я натянул повод, из- под моста выскочили трое. Один, массивный и угрожающе высокий, сразу же ухватил за узду крепкой рукой, а двое с ножами зашли с двух сторон.

— Стоять, — велел мужик, что удерживает вздрагивающего коня. — Сбрось мешок, слезай сам!

— Мужики, — сказал я дрожащим голосом. — Давайте я вам отдам кошелек, в нем деньги… а коня вы мне оставите…

Двое захохотали, а их старший проревел с угрозой:

— Ты еще не понял, с нами не торгуются!

— Но все–таки возьмите кошелек, — сказал я просяще, — посмотрите, сколько там, вдруг да отпустите?

Я медленно протянул руку к пистолету, пальцы сомкнулись на рукояти, вытащил все так же медленно, но разбойники смотрели тупо то на меня, то на нечто непонятное в моей руке.

Старший рыкнул:

— Ну?

Я нажал на скобу, пуля с хрустом просадила ему лобную кость, повернулся к тому, что ждет справа, торопливо выстрелил, тут же дернулся на левую сторону.

Третий разбойник как раз занес нож для удара. Пуля ударила в ключицу, он ахнул и рухнул навзничь, а на грязной рубахе быстро начало расползаться темное пятно.

— Кармалюки, — сказал я с неодобрением, — или ро- бингуды, судя по землям… Да хоть скарамуши или довбуши, все равно вы напоролись на сторонника легитимной власти. Или нелегитимной, это не важно. Вообще–то любая власть нелегитимна, хоть и легитимна.

Третий разбойник простонал жалобно:

— Как ты мог… Мы же только на хлеб…

— А работать не пробовали? — спросил я и, не дождавшись, покачал головой. — Напрасно. Другие зарабатывают. И не только на хлеб.

Он просипел:

— Отвези к лекарю…

— Щас, — ответил я, — за кого меня имеешь? Я гуманист!

Он со страхом уставился в дуло пистолета, но, думаю, выстрела уже не услышал. Я сунул оружие в кобуру и, не глядя на дыру во лбу, повернул коня к мосту.

Копыта сухо простучали по толстому настилу из бревен, я пробормотал то ли себе, то ли коню:

— Ну вот и пристрелялся… Незачем забираться далеко, все с доставкой на дом. А также придорожное обслуживание…

А ведь в самом деле убиты магией. Пусть как угодно их осмотрят, но нет в их телах застрявших наконечников стрел. Все красиво, интеллигентно, аккуратно и демократично.

Далеко впереди пронеслись призрачные кони, можно бы списать на клочья седого тумана, который несет ветер, но отчетливо вижу каждую жилку и каждый выпуклый мускул. Целый табун красиво и гордо промчался с развевающимися гривами и пышными хвостами, а там канули в ночь…

Я придержал коня, ага, вон тот великанский пень, следы колес, а чуть дальше то самое место, откуда крестьянин нарвал нужной мне травы.

— Ну, лапушка, — сказал я коню, — привязывать тебя не буду… Но и ты не убегай. Помни, морковку сам из мешка не достанешь!

Он смотрел с недоверием, как я рылся в мешке, я достал лопату и две морковины, одну показал коню и спрятал обратно, другую сунул ему в пасть.

— Вторую получишь, — сказал я заговорщицки, — когда я здесь закончу!

Земля твердая, а лопата, подумать только, деревянная, долбил землю долго, проклиная корни, что как паутина пронизывают почву на всех уровнях.

Даже не представляю, как люди копают такими лопатами. Сам время от времени становился на колени, а потом ложился на пузо и, вытянув руку в яму, остервенело кромсал ножом волокнистые корни, заодно рыхлил и ссохшуюся землю.

Усталый, как загнанная лошадь, я углубился всего лишь до пояса, когда начали появляться мысли, что ошибся, но если такой труд проделан, то надо довести его до конца…

Но!.. А кто знает, как глубоко залегают скопившиеся залежи магической мощи? Вдруг надо копать милю?

— Не увиливай, — прошипел я люто. — Не ищи оправданий для отступления!.. Давай, ленивая скотина, копай!.. Не на общество работаешь, а на себя, такого красивого и нарядного… Давай!.. И все бабы будут твои!

Сил прибавилось, я заставил себя вгрызаться лопатой в землю чаще, все–таки для себя, не для спасения человечества. Разогрелся так, что в глазах мутно от пота, течет не только по спине, но даже по морде. Сердце бухает в барабанные перепонки так, что наверняка выворачиваются наружу, как у восторженно поющей жабы перед самым спариванием.

Жар в ступнях ощутил, когда действительно засомневался: стоит ли долбиться впустую, там и корни толще, и земля как камень… Быстро долбанул еще пару раз и торопливо встал подошвами в самое глубокое место.

Тепло коснулось ступней, охватило голени, медленно потекло по ногам вверх, заполнило пузо и заставило затрепыхаться сердце, а спинной мозг превратился в раскаленный игольчатый стержень.