Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

– Это еще и от него зависит, – Татьяна осторожно погладила живот.

– Как он там? – оба были уверены, что родится непременно мальчик.

– Шевелится. Устраивается поудобнее. Сейчас уже меньше. Вот сегодня почти ни разу, а на прошлой неделе так ножками бил… – она враз замолчала, прислушиваясь. Нет, показалось. Последнее время ей мерещатся всякие шумы и шорохи, подозрительные и пугающие неизвестностью своего происхождения. Доктор сказал, что это нормально, что она просто переживает за своего малыша. Но Татьяне не верилось. Казалось все время, что-то должно произойти. И все шумы эти – вестники грядущих событий, предзнаменования, которые только надо научиться правильно распознать, чтобы встретить во всеоружии.

Она не могла не беспокоиться за Андрея. Знала, он только хорохорится, выказывая из себя бесстрашного защитника, а на деле жутко переживает и из-за своей дальнозоркости, и высокого глазного давления. Он далеко не столь уверен в себе, как хотелось бы. Порой настолько, что не смеет спросить, боится сказать, чтобы не обеспокоить. Особенно последний месяц. Да, конец беременности, сложное время, ей нелегко, но она сможет принять удар, способна разделить ношу. А он боится каким-либо образом передать ей хоть малую толику груза, и все носит в себе и мучается, плохо спит и запивает рваные сны корвалолом. И не ему с ней, а ей с ним приходится порой нелегко, когда он замирает в кресле и молчит, пережевывая одни и те же мысли, некий вопрос, давно мучающий его, снова пришедший в голову и неспособный к изречению. Уста запечатаны под предлогом ее беременности.

– Что-то не так? – тут же спросил он. Татьяна покачала головой.

– Все в порядке. Спасибо, Андрюш, я справлюсь. Сам меня учил, еще когда у нас банда завелась, – то был газовый пистолет, стрелявший мелкими свинцовыми шариками, который в итоге кто-то свистнул вместе с сумочкой пять лет назад. – Я ничего не забыла. Патронов у нас много?

– Да, коробок.

– Тогда точно справлюсь. Пойди поспи, я немножко подежурю. А когда рассветет, разбужу, – он хотел возражать, но Татьяна сослалась на то, что ей не спится. Такое было не впервой, он поверил и ушел к себе. Она разбудила его только в девять. И только потому, что мимо дома неспешно прошествовала троица мертвецов. Она действительно испугалась, увидев их рваную дерганую походку, все трое были восставшими, еще и потому, что давно не видела выбравшихся из могил, ее замутило, она резко поднялась, только тут поняв, что под утро и ее веки смежил беспокойный сон и подошла к мужу. Он буквально подскочил в кровати от ее прикосновения. Значит, так и не смог расслабиться, успокоиться во время сна. – Андрюш, я вот что подумала, – тихонько произнесла она, раздвигая шторы. – Надо позвонить доктору, спросить, как у него и что. А то ведь может на него тоже могли напасть. Ему бы лучше к нам переехать, чего одному мытариться.

– Ты права, – но только до Суровцева дозвониться он так и не смог. Телефон не брали. – Наверное, кто-то вызвал. Значит, не мы одни в поселке.

– Конечно, не одни. Я с самого начала тебе об этом говорила. Наверное, остались такие, как мы. Ведь войска-то должны придти.

Иволгин кивнул, и после завтрака пошел чинить покосившийся забор. Вытащил мертвецов подальше, на перекресток, облил бензином и поджег. Затем снова занялся забором, поправил его и в других местах, подпер бревнами. Она смотрела за его работой из окна, постепенно вид участка, прежде показавшегося ей концлагерем на четверых, перестал быть столь пугающим. Татьяна успокоилась и решила сама позвонить Суровцеву, предложить переехать к ним. Но телефон снова не отвечал. На сей раз абонент оказался недоступен.

Недоступен он был и вечером. И на следующее утро, ночь оказалась настолько тихой, что поневоле он провалился в глубокий сон без сновидений, и проспал до самого утра, о чем так и не признался проснувшейся в восемь и собравшейся его сменить Татьяне. Суровцев снова оказался вне зоны доступа, жена заволновалась.

– Может, случилось что. Ты бы сбегал, Андрюш. А я тут подежурю.

Иволгин посопротивлялся для вида, он и сам был обеспокоен столь долгим отсутствием доктора. Потому взяв ружье и накинув на плечи плащ, на улице моросил незаметный и какой-то необязательный дождик, он поспешил к доктору. Вернулся через полчаса. Татьяна увидела его, медленно бредущего к дому с ничего не выражающим лицом, с опустевшими глазами, увидела и вздрогнула. На мгновение ей почудилось самое страшное.

Андрей Кузьмич вошел в калитку, прислонился к забору. Долго мялся, прежде чем рассказать.

– Тань, прости, но его нет больше. Совсем. Я понимаю, тебе лучше бы не знать, а мне бы лучше сбегать еще вчера. Только он… обратился. Я встретил его по дороге, он как раз шел к нам. Мне пришлось его… – он вспомнил и снова вздрогнул всем телом. В наступившей тиши, снова услышал хлопки тех выстрелов. Три патрона, два промаха. Он никак не смел попасть в доктора, никак.

Она замерла. И схватившись за низ живота, ойкнула и прошептала:

– Андрюш, началось. Ничего не поделаешь. Началось.

Иволгин растерянно, как-то беспомощно обернулся по сторонам, не представляя, что надо делать. Помялся и пошел к ней, пытаясь хоть чем-то помочь. Татьяна судорожно схватилась за него, в это мгновение оба были похожи на утопающих, тщетно цеплявшихся друг за друга.

56.

– Село пусто, – доложила Манана, вернувшись с наблюдательного поста. – Одни мертвяки. Можем проходить беспрепятственно.

В этом месте дорога вгрызалась в горы настолько, что возможности карабкаться по почти отвесным склонам не было. Да и склоны эти стали голы и безлесны, всюду, куда ни падал взгляд, леса уступали места альпийским лугам; сказывалась высота. До перевала оставалось немногим больше километра вверх. И примерно пятнадцать по извилистым пастушьим тропам.

– Очень рискованно все это, – заметил Важа. – Мы шатаемся по туристическим маршрутам. Тут любой не только пройти, проехать может.

Он обернулся. Вокруг высились горы, сколько хватало глаз. Рядом с близкими и низкими Западной и Восточной Гарва, высился Ходжал, покрытый ледниками, позади врастала в небо Хутиа, впереди высилась Могуаширха, убеленная снегом и Аремуа, лишенная глетчеров. Кодорский хребет здесь преломлялся одним из самых низких перевалов, ниже только Каламра, где стоят усиленные посты пограничников.

Он до сих пор не мог поверить, что им удастся вот так просто взойти на перевал. Что он не охраняется, как зеница ока, теми же абхазами. Что все, рассказанное русским, правда. А, даже если и правда, не напорются ли они в самом конце пути, у Ингури, на тщательно подготовленную засаду. Ведь их же искали, в первый день, с особым тщанием, почему же теперь бросили? Наверняка ждут, и именно там, где они должны были почувствовать себя свободнее. После Хиды, когда перевал останется позади, самое время дать понять группе, что они еще находятся на территории России, захватить их на самом последнем рубеже, когда, кажется, до страны желанной останется совсем чуть-чуть.