Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

– Даже не спорьте, дайте машину.

И все же они поспорили. Тикусемо уступил, понимая бессмысленность уговоров заведшегося лидера. Дзюба получил в шоферы Тацуо, в машину село еще несколько человек охраны консульства, спешно переодетые в штатское. Ехать было всего ничего, но на первом же перекрестке машину затормозили. Уже мотострелки. Лаврентия они не узнали, пришлось объясняться. На Алеутской снова остановка. Но когда командир подразделения узнал Лаврентия, Дзюба разом почувствовал себя в родной стихии. Попросил мегафон и начальство. Как такового командующего разношерстными отрядами мотострелков не было. Но за старшего по званию сошел полковник, командующий мотострелковой бригадой, первой прорвавшейся к Светланской и вступившей в перестрелку с внутренними войсками, когда те пытались вырваться в аэропорт. Лаврентия пропустили ближе к передовой и подняли на БТР. Тацуо и его люди хотели протиснуться следом, Дзюба только покачал головой, не место и не время. Он поднял мегафон и закричал, почти восторженно:

– Господин губернатор! Господин военный комендант! Надеюсь вы меня слышите. К вам обращается Лаврентий Дзюба. Сообщаю, что ситуация за прошедшие сутки кардинальным образом изменилась и далеко не в вашу пользу. Посему считаю необходимым сообщить: вы полностью блокированы и все попытки сопротивления приведут к напрасным жертвам, в том числе и среди мирного населения. Сдавайтесь, господа. Обещаю, вам ничего не будет, вы будете отконвоированы в дом господина губернатора под домашний арест. Да, власть ваша кончилась раз и навсегда, потому сдавайтесь и велите войскам разоружиться. Вы знаете, может даже из своих источников, что за моей спиной пятая армия и почти весь Тихоокеанский флот. Ну, что будем молчать и дальше? Народ нервничает, в телетрансляции не должно быть пауз.

Дзюба опустил мегафон и стал внимательно вглядываться в монолит здания Администрации, возвышающейся над строениями города. Эдакая высоченная башня слоновой кости, по сравнению с которой все прочие здания в округе – просто лачуги и хибары. Твердыня, на которую сразу обращаешь внимание, стоит приехать или приплыть в город.

После долгих препирательств, комендант города все же вышел на широкую крышу первого этажа, окаймляющую многоэтажную башню. Взявшись за свой мегафон, он попытался призвать Дзюбу и оцепившие Светланскую войска к порядку, но этим вызвал лишь дружный смех. Внутренние войска сжались и отступили еще на несколько метров.

– Вы же неглупый человек, господин комендант, бросьте хоть вы валять дурака. Игра закончена, вы проиграли, имейте мужество это признать.

Но он продолжал кричать о вертикали власти, о полномочиях, о нарушении порядка…. Тогда Лаврентий обратился к внутренним войскам.

– Братцы, бросайте оружие, вы сами не представляете, во что вляпались. Даю слово, что вы все отправитесь обратно.

– Куда обратно, – донеслось из толпы. – Весь Кавказ уже просрали.

– Тогда просто бросайте оружие. Обещаю отправить вас по месту жительства, если вы прекратите защищать здание. Вы же понимаете, собравшиеся там уже никто. Чего ради жизни свои губить. У вас семьи, я вам даю слово, что никто не пострадает, а вы отправитесь домой первым же поездом. Благо у нас их скопилось тут без счета. Руки можете не поднимать, просто оставьте оружие и выходите.

Площадь содрогнулась от грохота. Солдаты почти синхронно сбросили автоматы, офицеры еще медлили, но общий поток увлек и их. К Дзюбе подошел полковник, интересуясь, куда он намерен отправить эту массу народа, а затем, запоздало, поздравил с решением проблемы. Дзюба хмыкнул:

– Подумаем. Пока надо отправить на вокзал, а нашим доблестным воинам возвращаться на свои рубежи. С мятежом мы покончили, но враг у нас общий, вы его прекрасно знаете, и с ним в переговоры не вступишь. Нет, я имею в виду зомби, а не Кремль. А сейчас с Кремлем здесь покончено. Внимание, господа, – выкрикнул он, снова взявшись за мегафон, – прошу отметить этот час и эту минуту в своей памяти: сегодня, третьего сентября одиннадцатого года в четыре минуты первого мы стали свободны. Мы свободны! – крикнул он в мегафон так, что стекла в ближайших домах задребезжали. – Город Владивосток, да что Владивосток, Приморский край, отныне и навеки объявляется свободным!

Громогласное «ура!» перекрыло его крики. Дзюба вздохнул с облегчением. Теперь уж действительно все закончилось. Так быстро и столь неожиданно. Мобильник в кармане его пиджака неожиданно затрезвонил – вот как, подумал он с некоторым запозданием, связь-то заработала. Он попросил у собравшихся, среди которых все больше появлялось простого народа, по мере того, как уводили плененных и убирали оружие с площади, минутку тишины.

– Лаврентий Анатольевич, – это был командующий Дальневосточного военного округа. – Мне сейчас звонил комендант города. Как я понял, вы их сумели разоружить. Теперь, я так понимаю, власть перешла к вам, – Дзюба хмыкнул, надо же, а ведь об этом он до сего момента не думал. Командующий вздохнул и продолжил: – Раз такое дело, я первый не пустил войска на штурм, значит я… короче, мои ресурсы в вашем распоряжении.

– Благодарю вас, – Дзюба не ожидал такого поворота дела. Он был готов расплакаться от нахлынувших чувств. Вот так сразу, впрочем, и командующего можно было понять. Как только власть в городе устаканилась, стало понятно, что его действия, вернее, бездействие было правильным. О чем он и докладывал новому главе Приморья. – У нас только проблема – вывезти внутренние войска из города.

– Ну уж потом справимся. Я помогу, чем смогу. А пока поздравляю, – и прервал разговор, так и не дав прорваться эмоциям.

Дзюба поднял мегафон и прокричал в него:

– Мне только что звонил командующий Дальневосточного военного округа. Обе армии полностью открестились от кремлевских провокаторов. Командующий перешел на нашу сторону. Так что теперь всё, – продолжил он, повышая голос, казалось бы, сотрясающий стены далеких домов. – Всё закончилось! Друзья, возвращайтесь домой, сегодня у нас праздник. Огромный праздник, которого мы ждали, к которому шли столько лет. Мы свободны! Дальневосточная республика теперь наша!

Беспорядочная стрельба перекрыла восторженные крики. Стреляли в воздух, от избытка эмоций. Просто потому, что на военных складах Улисса в минуты наибольшей опасности народу начали раздавать оружие. И теперь ему нашли мирное применение. Он улыбнулся, снова крикнул «ура!», площадь подхватила, он подбросил мегафон высоко в воздух. И долго стоял на броне БТРа под восторженные крики толпы и треск автоматных очередей.

83.

Тихоновецкий проснулся. Последнее время он спал беспокойно, всякий шорох его беспокоил. Отец посоветовал беруши, но Валентин отказался: может не услышать будильник. Хотя теперь работы заметно поубавилось, не то, что неделю назад. Да и в самой редакции все изменилось. В том числе по отношении к нему. Нет, вроде на виду все по-прежнему, те же рукопожатия, шутки, приколы, знакомая круговерть знакомых, подбегающих к столу и отходящих, о чем-то спрашивающих, что-то советующих, предлагающих, просящих…. Но как будто меж ним и другими холодок пробежал. Оглядываясь, Тихоновецкий подмечал, что и шутки и беседы за соседними столами ведутся куда куда острее, живее, нежели за его. И подходят к нему реже обычного. Или ловил товарищей не один раз на том, как замирали они, разом замолкая, когда подходил Валентин, и продолжали, но не с того места, на котором окончили, а начинали новую тему. Вроде и Тихоновецкий мог в ней поучаствовать, но с другой стороны, было его участие столь необязательным, что его слово, голос, всегда можно проигнорировать.