Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

Где-то послышался шум, что-то хрустнуло, не медля ни секунды, она дала задний ход, да так задом, добралась до поворота Горьковского шоссе, и помчалась дальше, на юго-восток. А проехав мощную развязку – только тут она узнала название оставленного города – Ногинск – свернула резко на северо-восток, и лишь миновав город, вставший у магистрали на пути, снова отправилась в неведомые дали, куда-то на восток, не представляя, где и когда закончится ее путешествие. Не желая даже думать об этом. Думы снова стер лес, вставший у них на пути.

И только одна осталась. Она включила радио, но радио молчало, здесь приема уже не было. Не сводя глаз с леса, обступившего трассу, она коснулась кнопок магнитолы. Выбрала первую попавшуюся мелодию, хранимую в памяти. Мощные аккорды бас-гитары, сопровождаемые ударником, заставили ее вздрогнуть и, оторвав взгляд от дороги, взглянуть на экран магнитолы. Знакомая до боли мелодия, которую она насвистывала иногда, моясь в душе, и видео, которое она не пересматривала очень давно, но, тем не менее, бережно хранимое в памяти. Первые кадры: птица, летящая над безбрежной, бескрайней гладью морской, в никуда, прочь ото всех, по одному ей известному маршруту, и певица в закрытом купальнике и парео, так похожая на нее, что их часто сравнивали меж собой. И слова: «Небеса могут подождать» – под стать нынешнему ее настроению.

Сердце пронзило острой болью. Она сбавила скорость, а затем и вовсе остановила авто, слушая песню Сандры и вглядываясь в монитор. А когда песня отзвучала, вспомнилось другое, заучиваемое, и оттого не выветриваемое из памяти еще со школы: «Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела».

– И полетела, – повторила она, оглядываясь. Мир, окружавший ее, вместо моря разлился лесом, окружившим и сокрывшим в себе, как скрывают самое драгоценное сокровище. И она затерялась в лесу, глухом, бездвижном, притихшим. Ей хотелось снова выжать педаль газа до упора, снова лететь, но она не могла – будто бы не осмеливалась потревожить тишину, обступившую ее, обложившую, объявшую. И не выпускающую из нежных, но не разжимаемых объятий. Море, к которому она так прикипела душой, хотя никогда не жила возле него подолгу, наездами лишь, по месяцу или полтора в году, открывало перед ней просторы, а не скрывало расстояния – как это делали дубравы. Как странно, что она поехала на восток, где лишь лес и лес, на тысячи и тысячи километров пути, пусть даже у нее никогда не кончится бензин, но дорога сама упрется в бескрайнюю тайгу, заплутает и затеряется в ней. Почему она выбрала восточное направление, а не южное? Хотя нет, на юге сейчас шла война, на всем юге. Почему не север – но нет, то море холодно и неприветливо, оно не раскрывает объятий, оно угрюмо, и зябко ежится даже в самые жаркие дни. Не то, что изрезанные заливами берега далеких южных морей, виденных ей сейчас в клипе и воскрешаемых в памяти. Улететь бы туда, птицей небесной, улететь и не возвращаться.

Вот только и там, у неведомых берегов, поросших тисами и оливами, она знала, помнила, все тоже. Все так же – пустые, безжизненные города и деревни, доставшиеся тем, о ком не принято говорить вслух. А человек, их и своей волей, вынужден ютиться в душных, прогорклых городах, разом сжавшихся, выпустивших иголки, не навстречу противнику, ибо не в силах это сделать, а внутрь. Тиранящих всякого, кто оказался запертыми в них – задыхаясь среди миллионов себе подобных и не видя выхода, не ожидая и не надеясь на него.

Только она посмела, она одна. Бежала из города. Устремившись, подобно птице, в дикое поле, в ставшие чуждыми просторы – будто желая перемахнуть их разом, улететь, скрыться….

Жаль, не хватило сил. Но возвращаться сил тем более не было.

Изящная черная с позолотой туфля с силой нажала педаль газа. Машина помчалась дальше. Все быстрее и быстрее, будто пытаясь взлететь, но все неудачно. Кончился лес, пошли колхозные поля, давно убранные, пустые, как ее жизнь в последние недели. И снова лес объял ее, закрыл, пытаясь защитить, но только безуспешно. И поняв это раздался, разошелся по сторонам, снова замелькали дома, мелкие, невзрачные, убогие, с распахнутыми дверями, выбитыми стеклами, пытающиеся отгородиться от мира с помощью садов, с наливной антоновкой, ломающей своей тяжестью ветви. Дурманящий запах гниющих яблок ударил ей в ноздри, знакомый запах, оставленный позади; новое напоминание по тому, кто остался далеко в прошлом, отматываемом с каждым новым километром все дальше и дальше.

Перекресток, на котором столкнулись два БТРа, да так и остановились навеки, будто два гигантских броненосца, погибшие миллионы лет назад, но благодаря чему-то удивительному сохранились в первозданном виде до сего времени, до момента, как она обнаружила их, промчавшись мимо на «Альфе», увидела мельком и снова окунулась в лес. Снова попыталась взлететь, но новый поселок не дал, а за ним еще один город, Покров, затормозивший ее, заставивший искать обходные пути среди завалов деревьев, поваленных рекламных щитов, изуродованных гаражей, выброшенных на улицы, сорванных листов шифера и цинка, по слухам, здесь неделю назад прошелся мощный смерч, чтобы окончательно стереть всякие следы бегства.

В точности такой же, как тот, что вырвал из жизни ее сестру. Девушка надавила со злостью на педаль газа, и тут же затормозила, объезжая разбитый упавшим деревом деревянный дом. Снова газ и тормоз, через Покров она проезжала со всеми остановками, хотя каждая из них давалась ей мучительнейшим образом. В память лезли кадры неистовства стихии из Москвы, тогдашней стихии, когда все переменилось. Когда все поломалось. Когда он окончательно ушел к ее сестре. Пускай мертвой, тем хуже для них обеих. Она стиснула зубы, не заметив, что прикусила губу. Капли крови на руке заставили ее оторваться от пейзажа за лобовым стеклом и посмотреть на себя. Через силу улыбнуться.

– Точно вампир, – глухо сказала девушка, но улыбка тотчас погасла. А нога сама ударила по педали газа, проезжая разбитый «Порше Кайенн», с маху впечатавшийся в фонарный столб.

Она вырвалась из Покрова, и лес снова принял ее, пытаясь успокоить. Но бешеный сердечный ритм никак не удавалось сбить. Она смотрела на дорогу, но видела совсем иное: недавние пейзажи разоренного Покрова вставали перед ее внутренним взором, мешаясь с бесконечной дорогой, на которой не встречалось машин. Разве что сразу по выезде из города шарахнувшийся от нее «каблук» – потрепанный «шевроле», в котором сидело двое крепких мужиков, а из фургона высовывались не влезшее трюмо. Обычные мародеры, наверное, их будет больше ближе к городу, в котором они живут. Владимиру, наверное, если он сохранился, лучше бы нет, тогда ее путь без задержек пошел бы дальше.