Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

А вот дома хранили гробовое молчание: завешенные шторы, забитые ставни, заколоченные двери. Или разбитые ставни, и стекла, распахнутые двери, сорванные с петель. Город не то жил, не то умер, не то жил, умерев, вот сейчас, в эти недолгие часы, когда через него двигалась толпа беженцев. Настя оглядывалась, на улице стемнело, но света никто не зажигал. Город был пуст и глух к проходившим через него, равнодушно пропуская сквозь себя человеческую массу, дабы отвергнуть ее.

– Я что-то не разберу, – наконец, сказала Настя. – Мне кажется, мы идем к Варшавскому шоссе. А карта какая есть?

– В том и дело, что нет. А ты сама откуда будешь? – она ответила, недоумевая, как же раньше не сказала ему – ведь столько времени рядом находились. Впрочем, задушевных разговоров за все дни у них так и не случилось. – Считай, рядом. А я из Нижневартовска. На гастролях тут был.

– В Москве первый раз? – он улыбнулся чему-то и кивнул.

– Тебе интересно?

– Я знаю, выспрашивать неудобно…. – Тетерев снова усмехнулся.

– Надеюсь, знакомство с подобным мне контингентом ограничилось КПЗ, – и не дожидаясь ответного кивка, продолжил: – Считай, не повезло. Вот эти парни, – он кивнул на свой отряд, рассредоточившийся в толпе, – все они из разных мест. Такой интернационал: от Одессы до Иркутска. Про Вано говорить не буду, на нем все и так написано. А собрались все тут, в столице. Это еще до восстания было, сейчас вроде как вечность. Все друг о друге слышали, а вот встретиться угораздило только тут. Посидели, поговорили за жизнь. Не помню кто предложил инкассаторов тряхануть. Тут в одном банке на Бунинской аллее, с Вано очень смешная история вышла, он не рассказывал, но да ничего, не в обиде будет.

Мимо них проехала телега, запряженная двумя лошадьми, возница устало курил папиросу из самосада, Тетерев вздохнув запах, попросил поделиться. Возница подал кусок бумаги и табачную нарезку. Тетерев профессионально скрутил папиросу, жадно затянулся.

– Устала, может, сядешь? – она покачала головой.

– Ты продолжай.

– Хорошо. Вано шел по другому адресу, письмо надо было передать. А тут зашел во дворы и увидел. У любого банка, сама знаешь, два входа. С одной стороны деньги приносят, с другой увозят. Он оказался именно с той, где увозят. Два броневика, обычные «Нивы», только крашеные в пуленепробиваемый цвет, распахнутые, рядом трепались шоферы, а из банка выносили деньги в мешках, – Настя засмеялась. – Да фантастика. Вано подсчитал, что по половине лимона получиться может. Короче, обмозговали, составили план. Через месяц налетели, взяли тридцать лимонов деревом. Разбежаться не успели, как взяли. Будешь смеяться, когда скажу, почему, – она не проронила ни слова, Тетерев, снова улыбнувшись, продолжил: – Они откат комиссии по ценным бумагам заготовили, чтоб банк не закрывали. А заодно ментам стукнули на комиссию. Тоже деньги заготовили. А тут мы ни к селу, ни к городу да их любовно приготовленную дольку. Можешь представить, что дальше случилось. Кроме инфарктов директора банка, – они посмеялись; Тетерев был вполне благодушен и о своем проколе рассказывал с неким даже удовольствием, особенно ту часть, где он узнал обо всем этом от следователя. И растерянность прокурорского работника, не знающего, как расследовать это дело. И испуг прокурора, пытавшегося спихнуть дело начальству, и страх и трепет начальства, понявшего, какая каша вокруг подельников заварилась.

После он попросил об ответной любезности. Настя рассказывать так складно не умела. Да и потом, вспомнила Егора, умчавшегося невесть куда, в дальние дали, откуда он так неожиданно явился, будто из-под земли вырос, и вытащил ее за собой. После чего, вроде бы вытащив….

Тетерев понял, что у нее так не получится. Остановил на полуслове.

– Надо учиться смеяться над жизнью, – тихо ответил он, едва Настя помянула Егора. – Иначе она будет глумиться над тобой все отведенное ей время. Знаешь, мне поначалу тоже было трудно смеяться над самим собой и над своими невзгодами. А потом один хороший вор в законе, Лапоть, объяснил мне эту простую истину. Мне тогда двадцать два было, первая ходка. Три года, через два вышел – вроде как за примерное поведение. Ну и Лапоть помог.

– Как ты Егору.

– Нет. Я просто был знаком с его следователем, мы договорились. Знаешь, он столько времени говорил о своей девушке, мне стало завидно.

– А… о чем вы договорились?

– Неважно. – Тетерев покачал головой. – Я думал, это ты его девушка. Он ведь имен не называл, да и ты его встретила. – Некоторое время они молчали. Потом Тетерев произнес глухо: – Знаешь, мне до сих пор странно, что я, в тридцать восемь лет, имею какое-то влияние. Вроде совсем недавно был пряником, а сейчас сам имею право давать погоняло. Время мелькнуло и нет его, то здесь, то там, – он мотнул головой в сторону приближающегося Бутова. – Впрочем, о чем я. Ерунда все это.

– Я тоже совсем недавно была, как это, алюра? А теперь перешла в плечевые. За полгода всего. Быстрее тебя, правда? – она попыталась усмехнуться над собой – не получилось.

– Это зависит от того, сама ты спускаешься на дно или есть охота воспользоваться лифтом, – Настя отвернулась. Тетерев осторожно прижал ее к себе. – Ты просто привыкла спешить. А нам это не надо, ведь так?

Щербинку, они прошли в молчании. Слева от них уже начиналась Москва, часть толпы завернула туда. Тетерев дал понять, что в Бутово его команде идти не стоит. Никто не спорил, пройдя Щербинку, они вышли на Варшавское шоссе и продолжали движение. Вокруг них уже маячили военные, не обращавшие, впрочем, на беженцев внимания. Они появившись сразу после пустого Подольска, искали главную опасность. А после Щербинки, человеческую массу стали просеивать внутренние войска. Эти как раз занимались отловом беглецов из СИЗО, не особо, веря, что те вернутся так быстро. Первое сито им удалось пройти безболезненно, Тетерев был с Настей, остальные тоже присоседились к чьим-то чемоданам и сумкам; нехитрый этот прием позволил отыграть немного времени.

Неожиданно Тетерев подал сигнал свернуть за кладбище, перед которым располагалось несколько БТРов внутренних войск и стояло оцепление, и двигаться уже в город, растворяясь среди беженцев и попрятавшихся по домам от такого наплыва туземцев.

– У следующего кордона наши фото, – покачал он головой. – Не прикроешься. Будем ломиться по путям.

Они вышли на железную дорогу и через лесок, по которому шла масса, беженцев, никак не могущих найти себя, двинулись к «пятому кольцу». Народу все прибывало, когда они добрались до Новобутовской улицы, та оказалась запружена людьми. Однако в Москву никого не пускали отменив даже одноразовые пропуска. Громадная толпа собралась начиная от самой улицы Грина, перегородив и оную и соседние переулки и протягиваясь к обоим блокпостам, что на пересечении Варшавского шоссе и улицы Поляны с МКАД. Пока народ безмолвствовал, ожидал, притихнув, неведомо чего. В отличие от населения Бутова, буйного и строптивого, ныне держащего себя в рамках разве что силою войск, готовыми подавить новые выступления в зародыше, прибывшие на южную окраину столицы, были куда скромнее и, главное, терпеливее. Они ожидали, возможно, с самого начала, когда только начался этот переход, что по прибытии их встретят, подробно расскажут, что и как теперь предстоит делать, когда путешествие закончилось, и возможно, если и не пропустят сразу, то хотя бы дадут место для временного поселения. Ведь это же Москва, центр мира, Третий Рим.