Мария Семенова - Валькирия. Тот, кого я всегда жду

— Погоди, воевода, — сказала я громко. И переговаривавшиеся кмети почему-то снова умолкли. — Яруну ты летось велел силу пытать. Невелика твоя правда, если мне в этом откажешь!

Мне потом говорили — глаза у меня были дикие и голос звенел. Может быть. Сама я видела только, что красное яблочко всё-таки покатилось мне в руки: воины одобрительно зашумели и вождь вроде поколебался. Не мог же он, в самом деле, совсем ни с кем не считаться.

— Или боишься? — добавила я наудачу, не зная, чем ещё его зацепить.

— Бояться тебя, — усмехнулся варяг. И покосился через плечо на мохнатые от инея брёвна: — Ну, пробуй.

Я была почти готова к тому, чтобы он снова указал на Славомира, но он ничего не добавил, и я поняла: он ждал меня сам. Тогда я не глядя вытащила топор и стала подкрадываться к нему на лыжах, пригибаясь и понемногу отводя руку назад… Воины молча смотрели на нас, уважая таинство поединка.

Я бросила топор шагов с десяти. Бросила снизу вверх, почти без замаха, одним движением кисти — дедушкина наука. Отточенное лезвие вспыхнуло, с тонким звоном пронзая морозный светящийся воздух. Вождь почти не увидел броска, потому что я позаботилась зайти против солнца. Но слишком опытен был этот воин, не по моим зубам. Он успел отшатнуться, поворачиваясь на пятках и вскидывая правую руку. Топор скользнул по его груди и гулко ударил в мёрзлую стену, пригвоздив метнувшийся плащ. Прозрачной пеленой отплыла прочь невесомая снежная пыль…

Кмети выдохнули все разом. Или мне так показалось. Наверное, зима была скучной, забава перепадала нечасто.

— Бери девку, Бренн!.. — первым закричал Славомир. — Не пожалеешь, бери!

Не отвечая, вождь выдернул топор из бревна, бросил его мне под ноги и растянул безнадёжно испорченный плащ, любуясь дырой. И вдруг улыбнулся. Умел, оказывается, улыбаться.

— Девка глупая… — сказал он почти весело. — Вам, девкам, что-нибудь разреши…

— Сам виноват!.. — крикнула я, и голос сорвался. Я нагнулась за топором, но левая лыжа поехала, и я неуклюже, больно села на гладкий утоптанный снег. И тем было исчерпано моё небогатое мужество: я горько расплакалась. Я сжала зубами рукавицу вместе с рукой — не помогло. Умом я понимала, что воеводе стало как будто нечего возражать, что теперь соколиное знамя и впрямь, глядишь, осенит мой тул и пряжку ремня… но унять себя не могла и знай размазывала слезы, беспомощно ожидая, чтобы жестокий Мстивой отстегал ранящими словами… Он ничего мне не сказал.

— А где она спать будет? — радовались весёлые кмети.

— Если в дружинной избе, чур, рядом со мной!

— И в баню с нами?

— А за кем щит да копьё станет носить? Кто её усыновит?

— Удочерит, бестолковый…

Ни дать ни взять прилюдно стаскивали одежду. И сил не было постоять за себя во второй раз. Ярун сопел рядом, хотел ответить обидчикам и не решался.

— А ну-ка, где эта девонька?.. — послышался вдруг густой голос. На мой затылок легла большая рука. — Вы-то через одного мне пасынки, а внучки ещё не бывало… — И уже мне: — Пойдём, дитятко. Хватит слушать их, болтунов.

Я вскинула голову. Надо мной стоял могучий старик в длинной шубе и шапке. Когда смотришь на человека, особенно незнакомого, всегда первым делом ищешь глаза. Так вот, вместо глаз у него были две глубокие ямы. Кмети, однако, слушали старика с уважением. Даже вождь.

Славомир легонько толкнул меня коленом в плечо:

— Земно кланяйся, девка. Хаген плохому не выучит. Мне некогда было раздумывать об именах, что они все тут носили. Бренн, Велета, теперь ещё Хаген. Я взяла руку деда, прижалась щекой… Ярун отряхнул и нахлобучил на меня шапку.

— Дружить со мной можно, — вдруг сказала Велета, о которой, честно сказать, я почти позабыла. И добавила, кивнув на Мстивоя: — Брат разрешил.

Брат!.. У меня опять запрыгали губы: да поняла ли, беспечная, что я кидала топор совсем не ради игры?.. Отколь же было мне знать — Велета посечённый братнин щит под голову клала, кукол прятала в его старом туле… И ведала куда получше меня, легко ли было обидеть его один на один.

Тогда я не узрела толком ни крепости, ни деревни: с испуга да от волнения много ли разглядишь! Но поведать надобно ныне, а то будет некогда, да и не всякий поймёт потом, про что говорю.

За воротами обнаружился широкий, утоптанный двор и немалый дом, словно спряженный из многих срубов поменьше, и каждый малый сруб далеко превосходил не то что нашу избу — даже и дядькину. Таких домов не я одна, никто у нас не видал.

Была здесь долгая храмина с рядом светлых окон, разделённых затейливыми резными столбами, — честная гридница. Там они сходились на пир, на беседу и на совет: седые бояре, отчаянные кмети, иначе рекомые гриднями, юные отроки и сам воевода. Плечом к плечу с гридницей высился тёплый сруб под толстой заснеженной крышей — дружинная изба. Здесь они Жили, и ворчливые старцы скорбели о временах, когда сквозь такие дома проходила вся молодость племени, а не та малая часть, что решалась совсем подарить себя воинской службе. Былые мужские дома ставились в потаённой крепи лесов; Нета-дун далеко глядел в Море и был бесстрашен и знаменит…

Поглядишь и задумаешься, крепость выросла при Деревне или наоборот. Уже ныне текла сюда семья за семьёй: корел-погорелец, Словении, весин с брюхатой женой и малыми детками — поближе к варяжскому соколу, подалее от разбойного ворона, от полосатых северных парусов… Ещё минует времечко — нынешние безусые парни поведут пригожих девчонок вокруг священных ракит. А там обоймут выселки новым забралом — вот и встал на крутом берегу новорожденный град, которому сам Нета-дун станет детинцем…

Говорю, ибо мне суждено было это увидеть. Но тогда ничто не вставало из небытия, не блазнилось под радужным солнцем, в густом морозном дыму.

Велета повела меня к дружинной избе, прямо во влазню. Яруну сказали обмести сапоги и дали войти внутрь. Изнутри дышало добрым теплом; после залитого солнцем двора я с трудом различила широкие лавки, полати над ними — верхние и нижние ложа, как здесь говорили, — да вроде оружие, мерцавшее на стенах. Я намерилась войти следом за побратимом, но Велета свернула в сторону, ко всходу, о который я немедленно стукнулась впотьмах головой. Позже я выучилась взбегать по крутым узким ступеням, не глядя под ноги и не спотыкаясь. Наверху были двери в две разные горницы.

— Вот здесь, — сказала Велета и потянула левую дверь. И добавила, похлопав по правой: — А тут братья живут, Якко и Бренн.

Вошла, разожгла одну от другой две лучины и вставила в железный светец.

Дома только у дядьки да у женившихся братьев были особые ложницы… Я для себя ни о чём подобном даже не помышляла. Сколько помнила, пищали рядом сестрёнки, сбрасывали одеяло и плакали, не умея укрыться. А то забывались во сне, и кому бежать с ними во двор? Теперь возросли, и я ночевала в клети от снега до снега. В клети никто не толкался, не норовил привязать косу к полену…