Стивен Эриксон - Дом Цепей

— Да, Дессимбелакис бросает на нас бесчисленные легионы, и сколько мы ни убиваем, Первый Император находит новые.

— Неверно, Кульсен. Пяти из Святых Защитников уже нет. Неужто это ничего не значит? Шестому не оправиться теперь, когда мы изгнали черного зверя.

— Интересно, неужели мы поистине прогнали его из мира?

— Если Безымянные сказали верно, то…

— Твой вопрос, Кульсен, меня смутил. Не мы ли идем из города? Не мы ли победители?

Разговор затихал, поскольку солдаты прошли мимо; однако Калам расслышал сомнение в голосе Кульсена: — Тогда почему наша дорога окружена привидениями, Эрефел?

«Что более важно», сказал Калам сам себе, «почему и моя?»

Он выждал, пока прошли все солдаты, и ступил на древнюю дорогу.

Увидев на той стороне высокого тощего человека в блеклых оранжевых одеждах. В одной бесплотной руке резной посох слоновой кости, призрак оперся на него, словно иначе упал бы.

— Послушай их, дух грядущего, — прохрипел он, качая головой.

И Калам услышал. Солдаты завели песню.

Пот струился по черной как ночь коже ассасина. «Я ее уже слышал… нет, но почти такую же. Вариант…» — Что, во имя бездны… Ты, таноанец, Странник Духа, объясни…

— Странник Духа? Такое прозвище я приобрету? Оно почетно? Или это знак проклятия?

— О чем ты, жрец?

— Я не жрец. Я Танно, одиннадцатый и последний Сенешаль Ярагатана, изгнанный Первым Императором за предательский союз с Безымянными. Знал ли ты, что он содеял? Кто из нас мог подумать? Семь Защитников, верно, но в них гораздо, гораздо больше… — Запинаясь, призрак пошел по дороге, пытаясь успеть за колонной. — Я дал им песню, чтобы отметить последний бой, — прохрипел он. — Я смог дать им хотя бы это…

Калам смотрел, как фигуры пропадают во тьме. Потом повернул голову. Море исчезло, снова явив кости на дне. Он задрожал. «Почему я стал свидетелем такому? Совершенно уверен, что я еще не мертв… хотя, похоже, скоро могу умереть. Это предсмертные видения?» Он о таком слышал, но мало доверял рассказам. Объятия Худа слишком случайны, чтобы вплетаться в ткань судеб… пока все не случилось — или так говорит опыт ассасина.

Покачав головой, он перешел дорогу и скользнул вниз по усыпанной булыжниками насыпи. До подъема Вихря здесь были лишь дюны. Теперь же показалась решетка фундаментов города. Его прорезали глубокие каналы; Калам мог различить места, где каналы пересекали мосты. Не многие из встречавшихся ассасину фундаментов поднимались выше лодыжек, но некоторые здания явно были большими — не уступавшими дворцам Анты или Малаза. Глубокие провалы на местах цистерн для опреснения воды… остатки террас — в городе было много общественных садов…

Он шагал, вскоре оказавшись на главном проспекте, протянувшемся с юга на север. Грунт под ногами сменился плотной массой черепков, выбеленных и сглаженных песком и солью. «И я теперь словно призрак, последним проходящий по улицам, и каждая стена открыта, каждая тайна явлена».

Тут он услышал лошадей.

Калам прыгнул в ближайшее укромное место — ряд ступеней вел в подвал какого-то крупного строения. Топот копыт близился, он доносился с одной из улочек на той стороне проспекта. Ассасин пригнулся еще сильнее, едва показался первый всадник.

Пардиец.

Натягивает удила, насторожен. Оружие наготове. Затем некий жест — показались еще четверо воинов пустыни, за ними пятый — шаман, решил Калам, видя всклокоченные волосы, фетиши и рваный плащ из козьей шкуры. Озирается, глаза сверкают адским огнем. Шаман вытащил длинную кость и начал размахивать ей над головой. С шумом принюхался.

Калам осторожно вытянул кинжалы из ножен.

Шаман что-то прорычал, повернулся к высокому пардийцу, спрыгнул наземь. Приземлился он неудачно, подвернув лодыжку, и начал ковылять, бранясь и плюясь. Воины сошли с коней более изящным манером; Калам заметил, как один тайно ухмыляется.

Шаман начал ходить туда и сюда, что-то бурча и дергая себя за колтуны в волосах. Калам понял, что это начало ритуала.

Нечто подсказывало ассасину, что пардийцы не принадлежат Армии Откровения. Пока что они слишком пугливы. Он медленно спрятал отатараловое лезвие и поудобнее устроился в глубокой тени — ждать и смотреть.

Бормотание шамана вошло в некий ритм; он сунул руку в мешок из расшитой кожи, вытянув набор мелких предметов, и начал рассыпать, снова и снова ходя по кругу. Черные, поблескивающие объекты подскакивали и трещали на земле, как будто их вытащили из горячего костра. От ритуального круга хлынула кислая вонь.

Калам так никогда и не узнал, было ли произошедшее после запланировано; лично он считал, что наверняка нет. Заполонившая улицы тяжкая тьма словно взорвалась — и воздух заполнили крики.

Появились два больших зверя и сразу напали на воинов — пардийцев. Словно сама темнота обрела форму: лишь блеск гладких шкур выдавал их присутствие, они метались с путающей зрение скоростью, разбрызгивая кровь и кромсая зубами кости. Шаман заорал, когда одна из бестий подскочила ближе. Громадная голова сместилась, широко раскрылись челюсти — голова шамана исчезла в пасти. Влажное хрумканье — челюсти крепко сжались…

Пес — Калам только сейчас понял, кто это — отошел, уронив безголовое тело, и с громким шлепком уселся наземь.

Второй пес пожирал трупы воинов — тошнотворный хруст костей всё продолжался.

Это, видел Калам, не Гончие Теней. Они еще больше и грузней, походят скорее на медведей. Однако, даже набив животы сырой человеческой плотью, они двигаются с дикой грацией, первобытной и угрожающей. Лишены страха и самоуверенны, словно странное место, в котором они оказались, походит на привычные места охоты.

Зрелище заставило ассасина покрыться мурашками. Он неподвижно лежал, замедляя даже дыхание и ритм сердца. Другого выбора не было — по крайней мере, пока псы не уйдут.

Но, казалось, они никуда не спешат. Оба лежали, расщепляя последние кости и вгрызаясь в мослы.

«Голодные ублюдки. Интересно, откуда они… и куда теперь пойдут».

Один поднял голову, принюхался. Встал с нутряным ворчанием. Второй грыз колено, похоже, не обратив внимания на компаньона.

Даже когда тварь развернулась прямо туда, где прятался Калам.

И бросилась без промедления.

Калам скакнул по выбитым ступеням, рука утонула в складке телабы. Резко крутанулся и прыгнул, разбрасывая последнюю горсть дымных алмазов — свой запас, не Искарала Паста.

Когти лязгали прямо сзади. Он метнулся в сторону, перекатился через плечо; Пес мелькнул там, где он был на миг раньше. Ассасин продолжал катиться, а потом встал, отчаянно стягивая с шеи свисток.

Пес огибал пыльную площадку, бешено закидывая лапы в попытке побыстрее развернуться.