Влада Медведникова - Бирит-нарим

Ашакку молчала, долго. И, лишь когда Ди-Насир поднял голову, желая заговорить, произнесла:

— Я хотела пойти в Баб-Илу, но теперь нет нужды. Ты сам пришел ко мне…

Отвернулась к догорающей полосе заката, еле слышно вздохнула. И Лабарту вновь пожелал оказаться рядом, привлечь к себе, заставить забыть все печали… Но сдержался — видел, как Ди-Насир сжал ее руку, и их пальцы переплелись.

Ашакку помолчала и заговорила вновь:

— Когда-то давно мой хозяин устал от степи и ушел жить в города. Теперь и я хочу покинуть этот край… Но я избрала другой путь. Пересеку обе реки, Евфрат и Тигр, и уйду за горы Загроса.

Лабарту медленно допил вино, а потом взглянул на Ашакку и улыбнулся. Слова пришли сами, не пришлось их искать.

— Ты достойна большего, чем степь, — сказал он. — Пусть путь твой будет легким, пусть все враги склонятся перед тобой и пусть в друзьях у тебя не будет недостатка. И знай — где бы ты ни была, я помню о тебе.

Женщину звали Зу. Она отвела гостя в свой шатер и, усадив на почетное место, велела подать ему воды и пива, а потом принялась за распросы. Лабарту смотрел на нее и не мог надивиться. Вела себя, словно старшая женщина рода, но была еще очень молода.

Но в этом кочевье все молоды…

Здесь нет стариков, да и вовсе народу здесь немного, всего несколько семей. А стада многочисленны, — тучные, пышущие здоровьем овцы, белые и рыжие, черные и крапчатые. Дети бегают среди шатров, но не путаются без толку под ногами, — все, кто старше четырех лет, уже приставлены к делу. Женщины не сидят без работы, а мужчины, чем бы ни были заняты, всегда держат при себе оружие, — длинные ножи, пращи и луки.

Богатое кочевье. Богатое… и молодое.

Да, по всему видно, не так давно откололись эти люди от своего рода, не так давно обрели свободу и богатство. Потому и распрашивают столь внимательно о том, что творится вокруг.

— Госпожа так гостеприимна и добра ко мне, — сказал Лабарту и на миг прижал руку к сердцу. — Где хозяин твоего шатра? Я хотел бы и его поблагодарить за угощение и заботу.

Зу опустилась напротив, расправила складки широкой одежды. Взглянула искоса, словно раздумывала над ответом, взвешивала слова.

Красивая…

Да, красива — жаркой южной красотой, притягательной и темной. Так красива змея, скользящая в траве, и пантера, готовая прыгнуть. Лабарту встретил ее взгляд и не отвел глаз.

В Баб-Илу много женщин, но такой не видел.

Зу повернулась, и покрывало сползло на плечи, открыло черные, блестящие волосы.

— Мой муж ушел на восток, — сказала Зу, едва приметно растягивая слова. — В земли, где кочуют наши соседи. Через две или три ночи вернется, не раньше.

И улыбнулась.

От этого вдруг стало душно, сердце заколотилось быстрее.

— А пока его нет, — проговорил Лабарту, — ты здесь хозяйка? Никто не смеет тебе перечить?

— Пока его нет, — голос ее стал глубже, а глаза, казалось, потемнели, — я могу делать все, что пожелаю.

Она замолчала, по-прежнему не отводя взгляда и не скрывая улыбки. Ждала ответа, и пальцы ее перебирали звенья тяжелого ожерелья, грубые медные кольца.

В разноцветной одежде, в тонкой накидке, в украшениях, которые я сам сделаю для нее и сам на нее надену, она станет еще прекраснее… Все в городе будут дивиться на нее, все спросят: Где ты нашел такую драгоценность?

Лабарту отвернулся, пытаясь успокоить мысли.

Правильно ли? — шепнул голос Кэри. Издалека, из темной глубины забытья. И Лабарту едва удержался, чтобы не ответить.

Но даже мысленно не отозвался, лишь вспомнил день, проведенный среди шатров Ашакку, и путь по ночной степи.

Он шел среди высокой травы, раздвигая руками стебли, смотрел на звезды. Шел вдоль реки, и звери, спустившиеся к водопою, замирали или мчались прочь, почуяв приближение экимму. Страх их был почти осязаемым, тягучим и тусклым, но Лабарту едва замечал его. Вновь и вновь он вспоминал то, что сказала Ашакку.

«Когда же придет мой хозяин и скажет: «У тебя теперь есть сестра в Баб-Илу?»»

Столько лет, долгие сотни лет, в Аккаде, а потом в городе, что звался Вратами Бога, Лабарту жил один. Почти всегда в его доме были женщины: служанки, наложницы или жены. Но то были люди, а люди недолговечны, появляются и исчезают, как весенние цветы.

И с любой я мог расстаться… Только с Ашакку — не смог.

Долгие годы Лабарту кочевал в степи, и сколько женщин перебывало возле очага в его шатре? Не счесть. И Ашакку взял в жены, как и прочих, — на недолгий срок. Но миновала одна зима, затем вторая, и понял, что пройдет дюжина лет, пора будет менять облик и имя, а оставить Ашакку — не сможет. И понял, что хочет делить с ней все — чувства и мысли, солнце и кровь. Обратил, сделал экимму, и больше не был одинок.

Но я не выбирал ее, не искал среди людей ту, что достойна оживления кровью… Как и Кэри…

Да, в том, лесу, где скитался он, становясь то человеком, то демоном, то зверем, он не искал никого и не выбирал. Но заметил ее на берегу ручья, одетую в шкуры, иду щую к воде. Ее движения, неторопливые и осторожные, солнечный свет, вспыхнувший на волосах — коснулись его сердца. И понял, что хочет украсть ее, забрать и оставить себе. Понял и не раздумывал ни мгновения — сделал то, что пожелал.

Я хотел, чтобы она всегда была рядом… Но Кэри умерла, из-за меня.

А Ашакку уходит, далеко, за горы Загроса. И слова, сказанные ею, справедливы.

Ночный воздух был полон запахами реки, трав и далеких костров. Лабарту остановился, чтобы сделать глубокий вдох, и решение пришло само.

Не стану ждать и полагаться на случай. Выберу самую лучшую женщину, оживлю своей кровью, и буду жить в радости.

Словно в ответ речная птица вскрикнула в зарослях тростника и вдалеке завыла гиена.

Зу ждала ответа. По губам ее блуждала улыбка, выбившаяся из-под гребня прядь змелась возле шеи, пальцы неспешно скользили по ожерелью.

— Ночлег в твоем кочевье был бы желанным для меня, — проговорил Лабарту. Степной ветер развевал занавесь у входа, но жаркая духота подступала все ближе, мешала говорить. Словно огонь разожгли в очаге посреди шатра, как в зимнюю ночь… — Но сегодня к закату солнца я переправлюсь через реку, уйду прочь из степи.

Зу повела плечами, сбрасывая сползшую накидку, и качнула головой.

— Ночь в моем кочевье — не лучшее время, — сказала она, вкрадчиво и тихо. — В шатре этом тесно. Даже когда мой муж вдалеке… Вторая жена моего господина, мой сын, ее дочь, мой брат с женой и детьми — все они ночуют здесь…

Лабарту закрыл глаза. За опущенными веками плясали цветные пятна, красные и рыжие, — рваные языки пламени в темноте.

— Твой муж, должно быть, лишен сердца, — отозвался он, — раз заставляет тебя тосковать в одиночестве.

Зу засмеялась. Не открывая глаз, Лабарту поймал ее ладонь, сжал обеими руками.