Глен Кук - Стальные сны. Серебряный клин

Старый колдун возобновил свое путешествие.

Воздушный кит восстановил устойчивость насколько мог. Боманц осторожно пристроился поближе к краю. Он взглянул вниз как раз вовремя, чтобы увидеть, как падающая часть тела кита ударилась об землю.

Молчун и Душечка присоединились к старику. Их лица, как обычно, казались бесстрастными масками. Одна темная, другая — светлая. Молчун пристально смотрел на землю, Душечку, похоже, больше интересовала маленькая манта.

— Под нами две тысячи футов, — сказал Боманц. — Время еще есть. Падать будем долго. Нас должно беспокоить другое.

Этим другим были язычки пламени, окаймлявшие место, откуда оторвалась задняя часть кита. Любой из них в любую минуту мог добраться до следующего газового пузыря.

— И нам остается пробраться вперед так далеко, как мы сможем, и надеяться на лучшее, — добавил колдун, постаравшись вложить в голос как можно больше надежды. А ее-то он почти не испытывал.

Молчун кивнул.

Боманц огляделся. Монастырь, подожженный пожирателем огня, горел вовсю. Значит, его план сработал. Отчасти. Но, прислушавшись повнимательней, он почувствовал, как среди пожарища катается бурлящий клубок ярости и боли.

Хромой снова уцелел.

И его план сработал. Отчасти.

Я не верил своим глазам. Ворон сломался. Бедро мучило его куда сильнее, чем он хотел показать.

Как сдался, так перестал двигаться и не произнес ни единого слова с того момента, как его воля спасовала перед телом. Думаю, он стыдился самого себя.

Может, надеялся я, этот сукин сын наконец сообразит, что ему совсем не обязательно корчить из себя супермена. Я вовсе не собирался вычеркивать из своей жизни друга только потому, что ему вдруг оказались не чужды человеческие слабости.

Я был так же выжат, как он, но не мог позволить себе лечь умирать. Светопреставление около монастыря разгоралось все ярче. Отдельные языки пламени выплескивались в нашу сторону. Я слишком сильно нервничал, чтобы вырубиться, хотя от усталости ныли даже кончики моих ногтей. Еще одна вспышка. В небе расцвела огромная огненная роза. Какая-то здоровенная штука падала вниз, крутясь и разбрасывая во все стороны сгустки огня.

И тут я понял, что это такое.

— Ворон, — позвал я, — приподними-ка свою задницу да посмотри на эту маму.

Он проворчал что-то, но не обернулся.

— Это воздушный кит, понял? С равнины Страха. Что ты теперь скажешь?

Мне довелось видеть парочку таких китов, вот так же продырявленных во время кровавой бойни в Курганье.

— Похоже на то. — Ворон все-таки повернулся и посмотрел. Его голос оставался спокойным, но лицо вдруг сделалось пепельно-серым, будто он увидел прямо перед собой саму Смерть.

— А как он здесь оказался? — Тут я заткнулся. Догадался, как.

— Не по мою душу, парень. Кто на равнине может знать, где меня искать? И кому там есть до меня дело?

— Но тогда…

— Да. Та старая битва, начавшаяся в Курганье, все длится. Это дерево-бог сражается один на один с тем злом, что вновь вырвалось наружу. Я учуял его сразу, еще в Весле.

Ослепительная вспышка. Огонь вырвался из той части кита, которая еще держалась в воздухе.

— Эта штука продержится в воздухе недолго, — сказал я. — Может, попробуем им как-нибудь помочь?

Он молчал не меньше минуты. Все смотрел на горбатые холмы, будто прикидывал, остались ли у него силы, чтобы наконец догнать Костоправа. Ведь тот был где-то совсем рядом, миль пять или десять, не больше. Потом с трудом поднялся на ноги. Поморщился. Из-за ноги, конечно. Я не стал спрашивать. Он все равно сослался бы на студеный воздух и холодную землю.

— Лучше займись лошадьми, — сказал он. — А я пока сгребу барахло в кучу.

Крупное дело ты для себя придумал, старина. Ведь мы где шли, там и свалились, когда уже просто не могли шевельнуть ни рукой, ни ногой. Что там сгребать?

Поскольку делать ему было нечего, он стоял, наблюдая за летящим по небу обломком недавнего крушения. С таким видом, будто его любезно попросили сколотить виселицу и накинуть петлю на собственную шею.

— Я много размышлял, Кейс, — сообщил мне Ворон, когда мы уже спустились к подножию самого северного из этих дурацких горбатых холмов. Мы двигались на северо-восток, следуя за снижавшимся обрубком воздушного кита.

— Высиживать, вот подходящее слово, старина. Ты, словно клуша, высиживал какую-то идею с того самого дня, как прикончили Властелина. Похоже, тот взрыв, что мы недавно слышали, был последним.

Обрубок сносило в сторону, пересекавшую наш путь. На куске туловища мерцало несколько язычков пламени. Кит переваливался с боку на бок, но перестал падать.

— Может быть. Но стоит высказаться определенно, и судьба тут же тебя накажет. Давай лучше понадеемся, что обрубок благополучно минует лес. Будет скверно, если он грохнется именно там.

— Так о чем ты размышлял?

— О нас обоих, о Костоправе и его ватаге, о Госпоже, Молчуне, Душечке. О том, что у нас очень много общего, а мы все никак не можем поладить друг с другом.

— Не замечал, что у вас много общего. Если не считать общих врагов.

— И я долго не замечал. И никто из них до сих пор этого не заметил. Хотя это нетрудно, если слегка пошевелить мозгами.

Я напустил на себя такой вид, будто меня в три утра пробрал понос.

— По сути, Кейс, все мы — одинокие, несчастные люди, отчаянно ищущие свое место в жизни. Одиночки, которые не хотят одиночества, да не знают, как его преодолеть. А когда перед нами дверь, через которую можно войти или выйти, — мы не можем догадаться, каким способом открыть щеколду.

Я был потрясен! Пожалуй, это было самое откровенное высказывание из всех, что мне когда-либо доводилось от него слышать. Убежденное, страстное. Или побрейте мне голову и зовите меня Плешивым. А ведь я провел с ним бок о бок целых два года. Невозможно заметить, как меняются люди, когда все время находишься с ними рядом. Открой коробочку, малыш, и посмотри-что-там-внутри.

Это был вовсе не тот Ворон, которого я встретил еще до того, как личные неурядицы привели его «я» в туманное зло Курганья, где его душа блуждала, пока не очистилась. Сломав стены тюрьмы чувств, он вышел оттуда совсем другим человеком.

Черт возьми! Он уже не был и тем парнем, который валялся на полу, в стельку пьяный, всю дорогу, пока мы были в Весле.

Я испытывал смешанные чувства. Ведь я прекрасно ладил с тем, прежним Вороном, он мне нравился, я даже восхищался им. Иногда.

Может, когда-нибудь мне придется так же восхищаться и этим, совсем другим, прошедшим обновление, человеком.

Я не знал, что сказать, хотя знал: он ждет ответа. Он не утратил своей способности действовать на меня завораживающе.

— Значит, ты понял, как открыть ту дверь?