Робин Маккинли - Красавица

– Это ты не понимаешь, папа, – возразила я. – Я ведь не на заклание себя отдаю, я лишь хочу выручить тебя. А страшилищу, по крайней мере, не чуждо благородство, так что я не боюсь. – (Отец изменился в лице, словно увидел отражение Чудища в моих глазах.) – Не может быть злым тот, кто так любит розы.

– Но чудище есть чудище. Зверь лесной, – безнадежно увещевал отец.

– Разве зверя нельзя укротить? – спросила я, видя, что он сдается, и желая утешить.

Отец посмотрел так же, как несколько минут назад смотрела Грейс.

– Ты же знаешь, я кого хочешь переспорю, – повторила я, баюкая на коленях деревянную шкатулку.

– Да, дочка, знаю. И жалею об этом, как никогда, – с тяжким вздохом ответил он. – Ты просишь невозможного – но и невозможное случается. Будь по-твоему. Когда выйдет срок, мы поедем вместе.

– Ты не увидишь, как зацветут твои розы… – пробормотала Хоуп.

– Я посажу их завтра же. Они тоже заколдованные, а значит, если повезет – увижу.

Ночью мне не спалось. Отец, согласившись взять меня с собой в замок, когда выйдет отпущенный срок длиной в месяц, поднялся к себе, не вымолвив больше ни слова. Я отправилась на чердак почти сразу же, опасаясь расспросов и чувствуя напряженную тревожную тишину за спиной.

Я села на кровать и стала смотреть в окно на серебристо-черный безмолвный и безмятежный лес. В его молчаливом спокойствии не было ничего мрачного или угрожающего. Он надежно скрывал свои тайны, непостижимые здравому смыслу и воображению.

Итак, мне удалось настоять на своем. Я отправлюсь в замок и потребую от Чудища принять жизнь дочери взамен отцовской. Мне вспомнилось недоумение Грейс и затравленный взгляд отца. «Откуда такая решимость?»

– Хотела бы я знать… – пробормотала я вслух. В решении своем я не сомневалась, никто, кроме меня, на эту роль не подойдет, но, даже если предположить, что мной движет чувство долга, непонятно, чем вызван столь решительный настрой.

Шкатулку со своим инициалом я прихватила с собой наверх и высыпала ее содержимое на постель. Темные шарики с тихим шорохом покатились по одеялу, поблескивая в лунном свете. Последним из шкатулки выпало что-то тяжелое, льдисто-желтое и, подскакивая, покатилось по кровати, раскидывая высыпанные семена. Я подобрала его. Это оказалось кольцо – в форме грифона, как и серебряная ручка штопора, найденного в седельной сумке. Только этот грифон оказался золотым, и в открытой его пасти мерцали ледяными искорками бриллиантовые клыки. Ободок кольца образовывали расправленные крылья грифона, смыкавшиеся внизу, со стороны ладони. Мифический зверь пятился, вытягивая когти и запрокидывая голову на длинной шее, но страха и отвращения он не внушал – в его изящных изгибах читались лишь благородство и доблесть. Я надела кольцо на палец (оно село как влитое) и сгребла семена обратно в шкатулку. Спать мне осталось несколько часов, а бродить потом весь день невыспавшейся я себе позволить не могла. Тем более после сегодняшнего разговора. Моя рука замерла над крышкой шкатулки. Остается четыре недели. Три недели и пять дней.

Мне приснился замок, про который рассказывал отец. Я спешила куда-то по длинным коридорам с высокими потолками. Что-то искала, боясь, что не успею найти. Я не плутала по замку, нет, я знала дорогу и решительно заворачивала за углы, поднималась и спускалась по лестницам, открывала двери; не задерживаясь, проходила через восхитительно красивые покои с фресками на потолках, картинами на стенах и резной мебелью. Та, которой все это снилось, терялась в догадках и недоумевала, но та, что во сне, упорно продолжала свои поиски, тревожась все сильнее, пока с первыми лучами солнца я не проснулась, дрожа и ощупывая свое лицо. Поспешно одевшись, я все же сняла после краткого раздумья кольцо с грифоном и спрятала под подушку (непонятно зачем – кроме меня, в эту каморку на чердаке все равно никто не входил). Башмаки я зашнуровывала на ходу и преуспела не слишком – пришлось перешнуровывать за завтраком.

За столом царила та же напряженная тишина, что и накануне, с одним-единственным отличием: вчера нас пугала неизвестность, а сегодня мы уже знали, какая беда нас ждет, но страшились ее не меньше. Во время завтрака все молчали, кроме двойняшек. Первой встав из-за стола, я без особой надежды посмотрела в окно. Снег, который намела пурга, почти весь растаял под пригревшим вчера солнцем, а остатки скоро исчезнут без следа, как подсказывал коснувшийся моей щеки теплый ветерок, но земля еще слишком твердая, чтобы сажать цветы. Даже если мне и удастся проковырять заступом несколько лунок, семена все равно не прорастут в такой мерзлой земле. Хотя с другой стороны, они ведь волшебные… Будь что будет.

Позаимствовав у Жервена заступ и вооружившись лопатой, я принялась копать узкую неглубокую канавку вокруг дома, прямо под стеной, надеясь, что земля там чуть теплее, чем на открытом лугу или в саду. К обеду, изрядно запыхавшись, я все же посеяла семена и засыпала их землей. Семян хватило с избытком, даже осталось на конюшню и кузницу – по одной стенке. И хотя я провозилась с розами все утро, вместо того чтобы заниматься лошадьми и колоть дрова, никто мне ничего не сказал.

Однако за обедом Грейс не выдержала.

– Меня мучает наше вчерашнее решение – точнее, решение, которое Красавица за нас приняла. Хотя мы все пытаемся о нем не думать. Сестрица, я не берусь тебя отговаривать, – Грейс замялась, – но вдруг мы чем-нибудь можем помочь? Вдруг, например, ты хочешь что-нибудь взять с собой? – По ее голосу я поняла, что она протягивает мне спасительную соломинку – точнее, шелковую нить, из которой мне предстоит сплести мост через пропасть.

– Там будет одиноко… – робко поддержала ее Хоуп. – Даже птичьего пения не услышишь. – Наш кенарь как раз огласил комнату звонкой трелью, возвещая приход ранней весны.

Я молча смотрела в тарелку с супом. Что мне брать с собой? Что у меня есть, кроме двух смен одежды? Платье, которое я надевала на свадьбу Хоуп, оставлю тут – из него можно выкроить что-нибудь малышам. Юбка, в которой я хожу в церковь, подойдет кому-нибудь из сестер, надо будет только слегка перешить. Если Чудище хочет видеть меня нарядной, пусть присылает собственного портного. Я вспомнила, как отец рассказывал про бархат и кружева, и перед глазами тотчас же встала другая картина: во сне я бежала по замку в пышном платье с расшитыми юбками и в мягких кожаных туфлях. Я будто снова почувствовала их на ноге вместо своих побитых башмаков, но больше ничего не изменилось – передо мной стояла все та же тарелка супа. Я поболтала в нем ложкой, перемешивая узор из моркови, фасоли и лука.

– Может, хотя бы Доброхот ей скрасит одиночество, – высказался Жервен.