Дуглас Хьюлик - Свой среди воров

– Ты говорил, что в дом никто войдет. Надежная охрана и все такое.

– Случился прокол, – сказал я. – Больше не повторится.

– Он вошел в дом, Дрот! – Эппирис повысил голос. – Поднялся по лестнице! – И он указал в сторону двери за стеной. – Моих близких отделяла от него одна дверь! Всего-то одна дверь!

– Он бы не тронул ни тебя, ни Козиму с девочками.

– Ах, он бы не тронул?

– Нет. Он был опытным… короче, специалист. Он пришел за мной, и только за мной.

– А если бы я вышел на лестницу, пока он там стоял? А, Дрот? Что, если бы Козима поднялась позвать тебя к чаю? Что, если бы кто-нибудь его ненароком застукал?

Я встал и отнес ему лепестки. Аккуратно ссыпал их, потом пристально посмотрел ему в глаза:

– Он был специалистом, Эппирис. Это значит, что вы бы его не увидели. Даже если бы встали за четыре часа до рассвета.

– Оставь этот покровительственный тон! – озлился Эппирис. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Он смел в ладонь лепестки и растер между пальцами. Потом ссыпал в чашку.

– А что будет в следующий раз? – спросил он уже спокойнее. – Вдруг другой не будет «специалистом»? Что ты будешь делать?

Следующий раз?.. Хороший вопрос. Будет ли этот следующий раз? Дам ли я ей попробовать снова?

Я не сомневался в том, что за всем стояла моя сестрица. Прецедент был. Да и никто бы не воспользовался ливреей ее слуг, не говоря уже о свидании вроде нынешнего. Я не мог сообразить, чем заслужил последнее покушение, но это не играло роли. Я давно понял, что незачем выяснять, за что тебя убивают, – достаточно уразуметь сам факт.

Я подумал о спрятанной наверху веревке с угольно-черными узлами. Одно дело нанять Рот, чтобы бросить заклятие; устный глиммер не оставляет следов, империи не за что ухватиться. Но разгуливать с переносным глиммером вроде веревки Тамаса – совсем другая история. Такая магия уже три века под запретом. Конечно, к ней прибегали, но это стоило целое состояние. Больше, чем я себя оценивал.

Но если она пошла так далеко…

Если.

– Следующего раза не будет, – сказал я.

Эппирис снова хрюкнул.

Я поднял глаза и выдержал его взгляд.

– Говорю – не будет.

Мы долго смотрели друг на друга, и каждый считал себя праведным, или правым, или непреклонным – не знаю, каким. В конце концов Эппирис вздохнул и потер глаза.

– У меня аптека, – молвил он. – Я остаюсь. Но Козима с Аларенной и Софией завтра переедут к ее матери.

– Эппирис, им незачем уезжать.

– Нет, есть зачем, – отрезал он.

Я хотел поспорить, но не стал. Не нужно ставить свою гордость выше его семьи.

– Вот, держи. – Он поставил перед мной исходившую паром чашку. – Должно быть готово. Я смешаю бальзам и поставлю на лестнице. Еще ахрами нужно?

– Да.

Я взялся за чашку. Настой оказался горячим, горьким и выжег все горло.

Я услышал щелчок замка, затем вкрадчивый стук щеколды. Послышался мужской голос – Йосеф, дворецкий сестрицы. Двойные двери, отделявшие прихожую от гостиной, заглушали звуки. Я сидел еще дальше, в спальне Кристианы, но все равно слышал, о чем они говорили.

– Мадам, вам понадобится сегодня вечером Сара?

– Нет, спасибо, Йосеф. Уже поздно. Пусть спит. Я сама.

– Как будет угодно, мадам.

Я услышал, как открылись и закрылись двери гостиной, увидел близившиеся отблески свечи на мраморном полу. Дверь из гостиной в спальню я оставил открытой настежь.

Я раскусил зерно, немного пожевал, проглотил. И все равно клонило в сон: болеутоляющая настойка Эппириса притупляла и действие ахрами. Зато она была вкусной, а после спора в банях, который у меня вышел с Деганом, я был согласен на любое утешения для тела и духа.

Деган хотел пойти со мной, но я отказал. Не потому, что не нуждался в вооруженном спутнике – особенно после нападения Тамаса, – а потому, что не верил ему, когда дело касалось Кристианы. Я видел, как Деган на нее посматривал и как она кокетничала в ответ. Я опасался не того, что ради нее он навредит мне, а того, что не позволит мне навредить ей.

И я не допущу, чтобы посторонние – даже Деган – совали нос в наши семейные дела.

Я сидел в кресле с высокой спинкой в углу спальни. Из окна позади немного сквозило, колебля пламя одинокой свечи. Я зажег только одну. Свеча стояла далеко, и я оставался в тени, но мое ночное зрение не просыпалось. Когда двери спальни распахнулись, я был готов увидеть свет.

Кристиана вошла воплощенной грацией, ступая легко, и подол ее изумрудно-миндального платья до полу колыхался при каждом шаге. Рукав немного съехал с гладкого плеча; каштановые волосы роскошной гривой стекали на спину. В левой руке она несла канделябр с тремя бутонами пламени на стеблях из серебра и воска. Взгляд светлых глаз был отрешен, брови чуть сдвинуты, губы поджаты. Не иначе, обдумывала недомолвки и намеки вечерней беседы. Через пару шагов она улыбнулась и кивнула. Ну все, кому-то из придворных конец.

Тут она заметила свечу. И меня в кресле. Канделябр едва не выпал у нее из руки.

– Скотина! – выдохнула она. – Ты меня до полусмерти напугал!

– Полусмерть меня не устраивает, – сказал я.

Кристиана какое-то время испепеляла меня взглядом, после чего на ее губах заиграла лукавая улыбка.

– Я вижу, ты так и не научился пользоваться дверью, – проговорила она, продолжив путь.

– Считаю за лучшее не встречаться с твоими слугами.

– Бдителен, как всегда.

– Нам нужно поговорить, – сказал я.

Сестра многозначительно улыбнулась:

– Пожалуй. В конце концов, он обучал нас обоих.

Он. Себастьян. Наш отчим.

Он вышел из Бальстуранского леса через три года после смерти отца. Мне было семь, Кристиане – четыре. Мать поначалу не подпускала его, но ему удалось завоевать ее расположение, и охотник стал нам вторым отцом.

Однако вскоре выяснилось, что Себастьян был некогда фигурой поважнее охотника. Охотники не умеют подобрать отмычку и оценить изысканное вино, драться на рапирах и танцевать гальярду; они не владеют воровским арго и не обучены придворным манерам. Себастьян все это знал – и даже больше; на наше с сестрой обучение он потратил не меньше времени, чем на капканы и ремонт дома. Учил он нас разному: Кристиану – куртуазности (в основном), а меня – умениям более темного свойства (в основном). Я мог, если нужно, станцевать павану; Кристиана прилично владела малой рапирой, но наши учебные часы совпадали лишь в случае, когда Себастьяну требовался помощник для объяснения чего-нибудь сложного.

Мать не понимала, к чему были эти премудрости, так как мы жили в глуши, а не в городе, но Себастьян лишь уклончиво улыбался и говорил – как всегда, – что образование бывает разное. К тому же мы всяко помогали ей по хозяйству – не все ли равно? Матери оставалось качать головой и требовать, чтобы у нас было время на игры.