Дуглас Хьюлик - Свой среди воров

Птицеловка стиснула зубы чуть сильнее.

– Лучше бы ты… Да, к черту! – Она зажала нос и отступила на два шага, отмахиваясь. – Я не могу с тобой спорить, от тебя жутко воняет. Клинок напал на тебя с ночным горшком?

Я подавил желание взглянуть на свою одежду.

– Это длинная история.

– Тогда расскажешь мне ее после ванны. А я пойду выясню, что случилось с моими людьми, пока не сблевала обед. Еще поорешь или можно идти?

– Не буду, – махнул я рукой. Адреналин иссяк, и я ощутил усталость. – Хотя постой.

Птицеловка остановилась за самым порогом и обернулась. Заходящая луна посеребрила волосы на холке.

– Чего тебе?

– Пошли кого-нибудь разыскать Джелема Хитрого. Сейчас он либо на Латунной улице, либо в Казарменном кордоне.

Птицеловка кивнула.

– Это займет какое-то время. – Она неопределенно помахала в сторону улицы. – Сначала здесь.

– Найдешь меня.

– Да уж наверное, – отозвалась она.

Затем пошла прочь – решительно и стиснув зубы. Я не завидовал ее людям, сейчас их поджарят на медленном огне.

Я присел на ступеньку. Меня ждал Эппирис, но на него не осталось сил. Пять минут покоя. Пять, и не больше.

Я откинулся назад и поморщился: что-то сдвинулось и впилось в поясницу. Ах да.

Я завел руку и вытащил футляр – вернее, то, что от него осталось. Крышка не пережила полета с лестницы и развалилась надвое, а изящные петли и застежка были изуродованы.

Нечистоты подсохли и кое-где отвалились. Теперь я лучше видел инкрустацию: в слоновой кости посверкивали золотые нити и даже блеснуло нечто похожее на драгоценные камни. Да, за такую штуковину можно…

– Сукин сын! – сказал я, осторожно приподнимая разбитую крышку.

Внутри изуродованного футляра на бархатной подушке, надушенной миррой, покоилась узкая стеклянная трубочка. Ее обвивала золотая филигрань; цветочный узор и затейливые символы почти скрывали стекло. Но мне не нужно было заглядывать в оконце, оставленное меж золотых узоров, ибо я и так знал, что там. Но все равно заглянул и увидел старое, поблекшее, грязноватое перо, с конца почти лысое.

Я знал его; точнее, я знал про него. Им пользовался император Теодуа при написании Второй Апологии в попытке примириться с прочими инкарнациями почти два века назад. По всем статьям он оставался самым здравомыслящим, но это не помешало ему в дальнейших воплощениях направить другим своим «я» гораздо более резкие эпистолы.

Я подавил желание трижды поклониться перу, затем еще трижды, а потом снова. Через мои руки прошло столько реликвий, что я был проклят чуть больше, чем навсегда, и не мог надеяться заслужить милость Ангелов таким благочестием.

– Сукин сын! – повторил я, разглядывая золоченую трубочку. – Зачем тебе понадобилась моя реликвия, Федим?

Я сидел на нижней ступеньке и пытался сообразить, что к чему. Тщетно.

Атель и Федим, Федим и Атель – была ли между ними прямая связь, или реликвия прошла через много рук, пока не очутилась у Дилера из кордона Десять Путей? И что она вообще там делала? Имперские реликвии ценились людьми богатыми и влиятельными – таких там не было, а уровень Федима был слишком низок.

Все это, похоже, было связано с книгой, которую искали Резуны и их хозяева. Они считали, что книга у Федима; она же нынче могла быть у Ларриоса, и мне вдруг тоже очень захотелось на нее взглянуть.

Я вытащил из кисета с ахрами бумажку и разгладил ее между пальцами. Там говорилось: «имперский», «реликвия» – но что еще? Если между Ателем и Федимом, реликвией и книгой существовала связь, то я влип серьезнее, чем думал, и встал на пути людей, с которыми не желал связываться даже Деган – из-за Клятвы.

Гадство. Надо добраться до Ларриоса и вытрясти из него ответы.

Я встал и осторожно пошел наверх. Ушибы и синяки напоминали о себе на каждом шагу. Левая рука висела плетью, и попасть в комнаты оказалось нелегко, но я справился и даже ничего не свернул. Я спрятал реликвию и веревку Тамаса под половицу и вернулся к дверям лавки Эппириса.

Аптекарь подсыпал что-то в ступку над горящей жаровней. Я распахнул дверь, он не взглянул. Я прикрыл глаза от лампы и вошел.

Глубокий вдох – пусть привыкнут. В нос ударили знакомые запахи, которые, как всегда, слегка отличались от тех, что запомнились с последнего раза. В вечерней аптеке пахло жареным с толикой специй на волнах дыма, масла и ламповой копоти. Ничто не варилось и не мокло, а потому не хватало обычной едучести или гнильцы.

Зрение начало привыкать, и я лучше разглядел Эппириса, сидевшего за одним из двух массивных столов, уставленных бутылками, ступками, чашками, весами и снадобьями. Полки на стенах ломились от товаров: кувшинов с маслами, коробочек с порошками, связок высушенных трав. Еще там порой попадался кувшин или запечатанный горшок с непонятной надписью, которую Эппирис упорно отказывался мне перевести.

Аптекарь взялся за пестик и принялся быстрыми, привычными движениями растирать что-то в ступке. Я подошел ближе, а он снял с полки коробочку, вынул сухую ветку и понюхал.

– Оборви цветы, – велел он, передавая мне хрупкий побег.

Я собрался подсесть к столу.

– Туда, – он указал на дальний конец комнаты. – И зажги это рядом.

Я взял фимиам, подошел к дальней жаровне и бросил туда крупицу пахучей смолы. По комнате растекся тяжелый аромат ладана, смешавшийся с запахом нечистот, но не сумевший его перебить.

Я сел и зажег от углей свечу. Левая рука помаленьку оживала, постреливая болью, и я вполне мог обрывать цветы. Лепестки у них были пурпурно-желтые, крошечные, в форме слезы. Краски высохли. Казалось, что я перебирал мушиные крылья.

– Как самочувствие? – спросил Эппирис после нескольких минут молчания.

– В основном синяки. Вроде ничего не сломал.

– А почему дерьмом несет?

– Долго рассказывать.

Эппирис что-то буркнул. Он встряхнул содержимое ступки, добавил две щепотки чего-то из плоской миски и залил кипятком.

Я поднял почти ощипанную веточку:

– Нужна?

Аптекарь покачал головой и показал на чашку.

– Должно завариться. Время еще есть. Чем ты занят?

Я слизнул пыльцу с пальцев – сладкая, с сильным вкусом, глотку чуть обожгло.

– Харлок?

– Да. Молодец. Но пробуют сначала носом, а не ртом, а прежде всего – глазами. Цветы бывают ядовиты.

– Я знаю, какая штука убьет меня даже в такой дозе.

– Конечно, не сомневаюсь.

Эппирис поднял дымившуюся посудину и опытным движением взболтал.

– Что случилось с тем человеком? – спросил он.

– С лестницы? Ему повезло меньше, чем мне.

– Чего он хотел?

– Я не пришел на встречу. Он огорчился.

– И пришел с тобой разбираться?

– Примерно так.

Эппирис поставил чашку и положил руки на стол.