Робин Ла Фиверс - Темное торжество

Я хмуро смотрю сверху вниз на неразумную девушку. Не возьму в толк, с чего это она решила здесь улечься. Что ж, я легко справлюсь с ней, если заметит меня…

Тихо прикрываю дверь, перешагиваю через Тефани и спускаюсь по лестнице на нижний этаж. Внимательно прислушиваюсь, нет ли поблизости стражников, и выхожу в ночь.

Сейчас почти полнолуние, двор залит светом ярче тысячи свечей. У меня сердце переворачивается, когда над головой проносится беззвучная тень и опускается на дерево посреди двора. Это сова. Всего лишь сова, вылетевшая на охоту.

Я выжидаю еще, убеждаясь, что мое появление во дворе не привлекло ничьего внимания, а затем, держась стены, направляюсь к старой башне. Как ни странно, сегодня я очень спокойна. Наверное, это оттого, что в глубине души твердо знаю: я собираюсь совершить правое дело. Чувство незнакомое, но очень приятное. Когда я достаю из кошеля ключ и вставляю в скважину, руки у меня не дрожат.

Легонько щелкнув, замок открывается, и я мысленно посылаю прочувствованное «спасибо» осторожному мастеру-кузнецу. Я переступаю порог и тотчас оказываюсь в гуще призраков, населяющих башню, и их присутствие холодит меня до самых костей.

Ощупывая крошащиеся камни стены, я спускаюсь в подземелье. Снова срабатывает ключ, и вот уже я стою возле последней двери. Опять захожу сбоку, чтобы меня не заметил тюремщик. Я слышу, как он бродит туда-сюда, невразумительно бормоча под нос. Он что, круглые сутки слоняется из угла в угол? Я же с ума сойду, дожидаясь, чтобы он прилег!

Уверившись наконец, что он отошел от двери, я осторожно заглядываю сквозь решетку. Вот бы удалось добраться до его кувшина с пивом — я бы своего собственного снотворного не пожалела. Увы, пиво стоит слишком далеко. Остается только одно: подозвать старого сморчка и пустить в ход «ночные шепоты». Если поглубже натяну капюшон, он не сможет рассмотреть мое лицо, да и вообще обо мне не вспомнит, проснувшись. Я втихомолку гадаю, пойдет ли ему на пользу мое милосердие. Если окажется, что порученный его заботам пленник скончался, гнев д'Альбрэ неминуемо падет на тюремщика и расправа будет скорой и беспощадной.

Ему повезет только в том случае, если окажется, что рыцарь в состоянии путешествовать. Тогда наутро у стража будет тяжелая голова. И он благополучно доживет до моего нового посещения и побега.

Я как раз вынимаю из ножен сверточек с отравой, когда на лестнице наверху раздаются шаги. Судорожно обшариваю взглядом прихожую… укрыться негде! Я поспешно прячу «ночные шепоты», хватаюсь за рукоять ножа и оборачиваюсь.

Сперва я вижу лишь темный силуэт у входа. Потом лицо, отражающее полное недоумение.

— Сибелла?

Вот же проклятье! Ну что же за невезение! Это не какой-нибудь воин или тюремщик — передо мной стоит Юлиан. Он молча делает три шага вперед и хватает меня за плечо:

— Что ты здесь делаешь?

Гнев в его взгляде обильно разбавлен страхом.

— Ты вернулся! — Радость, звенящая в моем голосе, так убедительна, что я чуть ли не сама готова поверить в нее. Я кокетливо улыбаюсь Юлиану. — А как ты понял, где меня искать?

— Я повсюду смотрел, пока не догадался проверить единственное место, где тебя уж точно не должно было быть… — И Юлиан легонько встряхивает меня. — Как ты тут оказалась? Понимаешь хотя бы, какой опасности подвергаешь себя?

Я с готовностью выдаю почти правдоподобную ложь:

— Так весь замок только и говорит о том, как в этой башне призраки стонут и цепями гремят! Я и сама по ночам слышу такое, что становится не до сна! Разве ты не знал, что здесь нечисто?

Он не торопится мне поверить.

— И ты слышала голоса призраков непосредственно из своей спальни? А не далековато ли?

Я бросаю на него томный взгляд из-под ресниц:

— Что ты, нет, конечно! Я ходила в часовню помолиться о твоем благополучном возвращении. Тогда-то и услышала звон цепей.

С его лица понемногу пропадает жесткое выражение.

— За молитвы спасибо, но не стоило тебе соваться куда не следует. Это бывает слишком опасно.

Я с благодарной улыбкой возвожу глаза к потолку:

— Откуда же мне было знать, что мои молитвы так скоро будут услышаны? — И снова делаюсь серьезна. — Тут и в самом деле призраки витают, Юлиан! Разве ты их не чувствуешь? — И я содрогаюсь всем телом, благо из-за страха и холода, источаемого вьющимися кругом меня неупокоенными душами, даже и притворяться особенно не приходится. Я только стараюсь, чтобы глаза поблескивали возбуждением. — Здесь, наверное, томятся призраки узников, умерших без причастия! — И в это время весьма кстати раздается лязг цепей, между прочим в первый раз за все время. — Вот оно, вот! Ты слышал? А ведь они могут проникнуть в наши комнаты посреди ночи и выпить всю кровь!

И я осеняю себя крестным знамением.

Некоторое время Юлиан молча разглядывает мое лицо, потом принимает какое-то решение.

— Вот что, — говорит он, — давай-ка я покажу тебе, что тут за призраки.

Он выпускает мое плечо и громко стучит в зарешеченную дверь. Изнутри доносятся шаркающие шаги, и Юлиан успевает спросить:

— Да, а как ты вошла?

Я хлопаю глазами, словно вовсе не понимая вопроса:

— Просто открыла дверь и…

— Это невозможно, — шипит он.

Между тем сквозь решетку на нас уже таращится темный глаз, и Юлиан выходит на свет, чтобы тюремщик мог видеть его лицо. Со скрежетом отодвигается щеколда.

Я не могу не отметить, с какой готовностью старик отворяет дверь моему брату. Насколько же, интересно, доверяет Юлиану д'Альбрэ? Я-то думала, он лишь косвенно вовлечен в интриги, которые плетет наш отец, и участвует в его делах только для того, чтобы не навлечь на себя лишних подозрений. Похоже, это мое убеждение надо будет пересмотреть!

Дверь открывается, и хромоногий страж сгибается в неловком поклоне.

— Так это никакой не призрак, — произношу я, разглядывая жалкое существо. — Здесь всего лишь старый калека. Или, может, горгулья?

Юлиан награждает меня безнадежным взглядом, хватает за руку и почти силком тащит на другую сторону тесной комнаты. Я прикрываю нос ладошкой и замечаю:

— Да и запах тут вовсе не из потустороннего мира.

Юлиан подталкивает меня ко второй двери, благо там тоже есть наверху зарешеченное оконце.

— Смотри! — говорит мой брат. — Вот он, твой призрак!

И, сорвав со стены факел, просовывает его между прутьями.

— Господи Исусе! — вырывается у меня.

Человек со стоном пытается отвернуться от слишком яркого света. У него на лице следы жестоких побоев: сплошные шишки, и синяки, и потеки запекшейся крови. Он полуголый, остатки одежды превратились в лохмотья, из двух открытых ран на левом плече сочится темная жидкость. Неужели это тот же самый человек, что так яростно и отважно защищал герцогиню всего-то две недели назад? Поверить невозможно!