Робин Ла Фиверс - Темное торжество

Похоже, д'Альбрэ в очередной раз наложил лапу на что-то чистое и благородное… и сломал, погубил.

— Кто это? — шепотом спрашиваю я.

Мне даже не приходится притворяться, мой голос и так дрожит от омерзения. Правда, не к самому узнику, а к тому, что с ним обращаются точно с самым подлым злодеем. Знатного пленника, за которого рассчитывают получить выкуп, обычно содержат не так. То, что здесь творится, есть попрание всех рыцарских правил! Подобным образом не поступают даже с самой старой и никчемной собакой!

— Это пленник, взятый в бою, — говорит Юлиан. — А теперь идем. Если кто-нибудь прознает, что ты сюда приходила, даже я не смогу оградить тебя от гнева отца!

С этими словами он возвращает факел в скобу на стене и выводит меня из подземелья.

Выбравшись наружу, я жадно глотаю чистый холодный воздух. Потом спрашиваю:

— Наш государь-отец хочет взять за него выкуп?

— Нет.

— Тогда почему бы просто не убить его, и дело с концом?

— Подозреваю, — говорит Юлиан, — этих двоих связывает что-то из прошлого, и наш отец уготовил для него особую месть. Не удивлюсь, если он использует этого человека, чтобы отправить послание герцогине.

Я сохраняю легкомысленный тон, больше подходящий недалекой девице:

— По-моему, он никакое послание даже до двери не донесет, куда там до Ренна!

— Ты все неправильно поняла, — говорит Юлиан. — Посланием должен стать сам рыцарь. Когда герцогине отправят его тело после виселицы, потрошения и четвертования, это послужит предупреждением: против д'Альбрэ не выстоять даже ее самым верным и могучим сторонникам!

От бесчеловечности этого подлого плана у меня переворачивается желудок. Я улыбаюсь и игриво толкаю Юлиана под ребра:

— Подумать только, отец посвящает тебя во все свои замыслы! Значит, ты у него теперь в любимчиках?

Мы стоим уже на самом верху лестницы. Юлиан пропускает мой вопрос мимо ушей и поворачивается ко мне:

— Как все-таки ты проникла туда, Сибелла?

Голос у него более чем серьезный. Так он разговаривает, если думает, что нам с ним угрожает опасность.

Я стою на своем:

— Говорю же, дверь не была заперта. А что, должна быть на замке? Тогда ты лучше проверь стражу и выясни, кто закрывал последним.

Кажется, я не вполне убедила его. Я придвигаюсь ближе, гася волну отвращения, вздымающуюся из глубины моего существа. Обвиваю руками его шею и тянусь губами к уху, касаясь и щекоча его:

— Я чистую правду тебе говорю, но, если хочешь, ты можешь меня обыскать. Занятная получится игра…

Сердце так грохочет у меня в груди, что я даже удивляюсь, как это он не слышит биения. Боясь, что Юлиан все-таки распознает мой страх, я делаю, кажется, единственное, что может его отвлечь, — накрываю его губы своими.

Его глаза удивленно распахиваются. Он обнимает меня и притягивает к себе так, что я ощущаю все его тело, от ног до плеч, а наши сердца чуть не стукаются друг о друга. Он прерывает поцелуй лишь затем, чтобы выдохнуть мое имя.

«Он мне не брат. Он мне не брат…»

Когда он вновь тянется к моим губам, я быстро отстраняюсь и упираюсь кулаком ему в грудь.

— В другой раз не оставляй меня так надолго одну, — говорю я, надув губки.

Если он думает, что я с ним играю, то наверняка поддержит игру. Если решит, что отвергаю, — рассердится. Я жду, затаив дыхание.

Он моргает с видом снисходительного удивления, и я понимаю: опасность миновала.

— А как все прошло с Матюреном? — спрашиваю я, чтобы отвлечь его еще больше. — Отец удовлетворился твоим объяснением?

— Еще как! Даже доволен был, что ты столь рьяно защищала его интересы.

Юлиан почти улыбается. Он хорошо знает, насколько я привержена этим самым интересам.

— Остальное войско тоже вернулось? — спрашиваю я.

— Нет. Я один поскакал вперед — к тебе торопился.

Он говорит таким тоном, словно я перед ним виновата. Его глаза в здешнем сумраке кажутся озерами мрака. Я же гадаю, говорит он правду или все-таки замешан в темных делах нашего отца куда больше, чем я себе представляла.

Поверить в это трудно. Только не Юлиан! Он единственный во всем нашем семействе, кто ненавидит отца ничуть не меньше, чем я. Но за три года, что я провела в монастыре, он сильно изменился. Это очень беспокоит меня, ведь получается, что теперь я знаю его далеко не так хорошо, как когда-то.

К тому же он и в былые времена меня предавал. Кто сказал, что Юлиан не сделает этого опять?

Наш путь обратно в жилую часть замка оказывается долгим и напряженным. Мы оба молчим. Я искоса поглядываю на Юлиана, но его лицо скрыто в тени.

Проглотил ли он придуманную мной историю? Или догадался об истинной цели моего посещения подземелья? Нет, это вряд ли, ведь я и сама не слишком понимала собственные намерения. Правда, теперь, воочию убедившись, насколько немощен искалеченный узник, я совсем не уверена, что он сумеет выбраться на свободу, какое там одолеть двадцать шесть лиг [2] Лига (или лье) — старинная мера длины, равная 4828,032 километра. до Ренна, где его ждет герцогиня!

У входа в жилое крыло дворца Юлиан кивает стоящему при двери часовому, которого раньше здесь не было. Мы поднимаемся по лестнице на верхний этаж, и поцелуй, что я подарила ему в отчаянной надежде развеять его подозрения, словно бы висит в воздухе между нами. Теперь я боюсь, не принял ли его Юлиан за смелое приглашение. Как он поступит, когда мы доберемся до моих комнат?

Мы останавливаемся у двери. Я понимаю: Юлиан ждет, чтобы я открыла ее. Но я твердо намерена пожелать ему доброй ночи.

— Я так рада, что ты вернулся живым и здоровым, — говорю негромко.

Он делает шаг ко мне и наклоняется, чтобы зарыться носом в мои волосы:

— Ты же знаешь, как я не люблю с тобой разлучаться. Вот и возвратился при первой возможности.

Я поднимаю руки к его груди и вожу пальцами по золотой вышивке на камзоле. Все это ради того, чтобы он не прижимался ко мне. Только на сей раз ничего не получается. Он просто не обращает внимания на мои упирающиеся руки. Его губы покидают мои волосы, спускаются ниже, ищут мой рот. Я судорожно пытаюсь придумать какой-нибудь способ обратить эту страсть против него самого… и тоже не могу. Наверное, я слишком устала, замерзла, натерпелась страху… и еще не отошла от жуткого открытия, сделанного в подземелье.

Хвала Мортейну! Дверь за моей спиной вдруг открывается, так что я едва не падаю внутрь комнаты. Юлиан вскидывает голову, его глаза полны ярости. Я быстро оглядываюсь на своего избавителя, в то же время стараясь своим телом загородить этого человека, пока Юлиан не совладает с собой.

На пороге стоит Тефани. Моя милая, неуклюжая, благословенная Тефани! Она косится на Юлиана, потом поворачивает голову ко мне и больше не сводит с меня глаз: