Робин Ла Фиверс - Темное торжество

Довольно скоро они возвращаются.

— В миле отсюда к северу есть пещера, — докладывает Лазаре. — Такая большая, что поместятся все, и лошади тоже.

Конь де Бросса беспокойно переступает с ноги на ногу.

— Эта пещера известна с древности, господин мой, — говорит он Чудищу. — Там всякие символы на стенах и заброшенные алтари. Но я не уверен, что девяти святым по нраву придется наше вторжение.

Я смеюсь — больше для того, чтобы они не услышали, как стучат у меня зубы от холода.

— Мы, стоящие здесь, служим Смерти, Войне и Темной Матери, — говорю я. — Кого еще нам бояться?

Де Бросс смущенно отводит глаза, а Чудище велит двигаться к пещере. Я не огорчусь, пожалуй, если пещера окажется зевом, ведущим в преисподнюю. Адские жаровни нам бы точно пригодились.

Еще не успевает втянуться в пещеру головная половина отряда, а угольщики уже зажигают факелы и начинают разводить костры. Пещера в самом деле громадна. Вполне поместился бы отряд раза в два больше нашего.

Люди разминают ноги, постанывают от облегчения. Скрипит кожаная одежда и мокрая сбруя: полсотни народу спешивается, чтобы поудобнее устроиться и устроить коней.

Спрыгнув с седла и передав лошадь Яннику, я обхожу пещеру кругом — пусть кровь веселее бежит по жилам. Кроме того, хочется знать, в чьем обиталище мы заночуем. Угольщики, как я слышу, называют это место лоном Темной Матери. Так оно, может, и есть, но с тех пор здесь поклонялись и другим богам. Причем не очень давно.

В задней части пещеры действительно устроен алтарь. Сюда едва достигает факельный свет, но я вижу косточки — остатки приношения, сделанного в старину. На стенах подземного зала можно рассмотреть рисунки. Вот копье, вот стрела, рядом охотничий рог… Когда я замечаю женщину верхом на громадном кабане, становится ясно, что дождь загнал нас в одно из укрытий Ардвинны, где она со своими охотниками отдыхала во время промысла.

Успокоенная таким образом, я возвращаюсь к устью пещеры, к нашим отрядникам, которые толком не знают, устраиваться им с удобством или скорее бежать из этого подземелья.

Больше всего мутит воду юное пополнение, дети крестьян, лесников и кузнецов. Углежогов пещера не страшит, а воины слишком дисциплинированны, чтобы показывать страх. Хотя я этот страх чую так же верно, как и запах пота. А вот «зелень» сбилась в плотную кучку и трясется от ужаса пополам с холодом, тараща глаза.

— Ардвинна, — объявляю я во всеуслышание. — Хозяйка этой пещеры — святая Ардвинна. Не Мортейн, не Камул и даже не Темная Матерь. — Тут я бросаю многозначительный взгляд на Граелона, собравшегося было поправить меня. — Пещера принадлежит богине любви. Бояться здесь нечего.

На самом деле это бесстыдная ложь, поскольку любовь пугает меня хуже всякой битвы или даже смерти, но юнцам об этом знать незачем. Мой расчет верен. Парень по имени Самсон даже хихикает, поглядывая на юную Жизлу, помогающую Малине кипятить воду в котлах. Да-а, вот это уже определенно лишнее. Только нам и не хватало, чтобы богиня плотских желаний взялась тревожить всех этих мужчин из-за полудюжины женщин.

— Вот что, — резко командую я, — берите-ка оружие и пошли в глубину, там хватит места развернуться!

Самсон, Жак и прочие смотрят на меня, раскрыв рот.

— Что, прямо сейчас?

— Или вы так преуспели, что уже и упражняться не надо?

— Но тут места нет…

— Зато там есть. Пошли, если, конечно, не трусите! Самсон, Бруно, берите факелы!

Естественно, никто не пожелал сознаваться, что испугался, — во всяком случае, в моем присутствии. Я увожу своих подопечных поглубже в пещеру, и ребята укрепляют факелы на стенах.

Сама я устраиваюсь в тылу подземелья. При всем том, что здесь стоянка Ардвинны, я чувствую холодное дыхание Мортейна у себя на затылке, не знаю уж почему. Так или иначе, Его присутствие здесь очень сильно, а я не хотела бы вынуждать мальчишек подставлять Ему спину.

Поворчав и вволю нажаловавшись, «зелень» выстраивается для урока.

— Начали! — командую я, и онемевшие от холода неуклюжие руки повторяют разученные упражнения.

Через полчаса ребята забывают о холоде, а после и о страхе. Каждый полностью сосредоточен на том, чтобы победить супротивника.

Я же так увлеклась обучением, так стараюсь не допустить, чтобы кто-нибудь случайно прирезал приятеля, что даже не вдруг замечаю толпу зрителей. Здесь не меньше десятка воинов Чудища. Они наблюдают за ребятней, прищурив глаза и сложив на груди руки.

— Ставлю на сына кузнеца, — говорит де Бросс. — Вон на того, с длинными волосами.

— Принимаю, — отзывается кто-то. — По мне, так выиграет этот, с топором.

Шуршат кошельки, звенят монеты: воины правда бьются об заклад. У меня волосы готовы встать дыбом. Какая же это игра? Жизнь парней зависит от того, хорошо ли они будут учиться! Да и не нужно мне, чтобы «зелень» отвлекалась под взглядами настоящих бойцов.

Однако потом я замечаю, что парням их внимание идет только на пользу. Вот оно: Самсон наконец-то начал воспринимать всерьез свое обучение, он сосредоточенно морщит лоб и из кожи вон лезет от старания. А Жак перестал опасаться, что поранит напарника, и удачно поворачивает его в нужное положение, чтобы накинуть на шею кожаную удавку.

Слышатся одобрительные возгласы, и паренек застенчиво улыбается. Тотчас же сзади к нему подкрадывается Клод и чиркает по шее рукояткой ножа. Монеты снова звенят, меняя владельца. Я не знаю, сердиться или смеяться, но мнение воинов определенно весомее моего.

— Еще раз, — говорю я. — И, Клод, постарайся вдругорядь не смеяться, когда супостату будешь глотку резать.

Ужин в тот вечер проходит весело. Кошельки у половины воинов сделались тяжелее, а гордость «зелени» вообще никакому исчислению не поддается. Даже угольщиков вроде как отпустила вечная настороженность.

Когда люди покидают костры и укладываются на полу пещеры, ко мне вновь подходит Чудище. Я устроилась со своим одеялом в самом тылу, по-прежнему силясь оградить остальных от едва ощутимого веяния смерти.

— Завтра — Морле, — осторожно усаживаясь, говорит рыцарь.

Я пытаюсь не обращать внимания на жар, исходящий от его тела, на то, что он совсем близко, можно протянуть руку и коснуться… и мне так хочется сделать это, что пальцы судорогой сводит.

— Знаю, — отвечаю тихо.

Чудище тянется и берет мою руку. Ладонь у него огромная, жесткая, сплошные рубцы и мозоли.

— Ты молодец, — произносит он. — Натаскиваешь новичков.

— Знаю, — повторяю я, и он смеется, хотя я и впрямь понимаю, что делаю доброе дело.

Он качает головой:

— Боюсь, я совсем разучился командовать людьми. Понадобилась убийца, чтобы всех подружить, а я не сумел.