Пенни Хэнкок - Проклятие темных вод

Джез не двигается.

— Все так же возитесь с этими вашими актерами? Тоска…

— Что?

Парень ухмыляется, и я замечаю, что рот у него больше, чем казалось. Приходится крепко ухватиться за край стула, чтобы сохранить самообладание.

— Тоска, говорю. Актеры, с которыми встречаетесь. Телевизионщики. И что вы с ними делаете?

— Учу их говорить, — отвечаю.

Он просит объяснить, и я рассказываю, как голосом подчеркнуть смысл, если самих слов недостаточно. Но голос может и противоречить сказанному. Это умение полезно не только для актеров, но и в реальной жизни. Джез слушает меня как-то по-особенному. Я жутко смущаюсь. Он внимает, как Себ: полузакрыв глаза, неохотно демонстрируя интерес, с легкой улыбочкой. Бутылка вина наполовину пуста. Мармелад на плите наверняка загустел.

— Вы, наверное, и кого-нибудь из знаменитостей знаете? Рок-звезд? Гитаристов?

— Рок-звезд — ни одной. Но я знакома с… полезными людьми. Из тех, что в постоянном поиске юных талантов.

Юноша чуть подается вперед, ко мне. Глаза его расширяются, взгляд оживает. Я поняла, что им движет.

— Хочу стать профессиональным гитаристом, — говорит Джез. — Это моя страсть.

— Когда пойдешь за альбомом, можешь захватить одну из гитар Грега. Наверху целая коллекция.

— Мне пора.

Конечно ему пора. Он же пятнадцатилетний мальчик: надо встретиться с подружкой, а завтра утром сесть на Сент-Панкрасе в поезд и укатить домой в Париж.

— Она заставляет меня встречаться в пешеходном туннеле точно между Южным и Северным Лондоном.

— Заставляет?

— Ну-у-у… — Парень смотрит на меня и неожиданно начинает вести себя, что неудивительно, как взволнованный подросток. — Мы сосчитали тротуарные плиты, — поясняет Джез. — И определили середину. Сначала хотели считать белые кирпичи, но их слишком много.

— Сколько ей лет? — спрашиваю.

— Алисии? Пятнадцать.

Пятнадцать. Вот как. Девочка и не подозревает: ничего из происходящего сейчас в ее жизни больше не повторится…

— Ладно, схожу за альбомом, — говорит мальчик, чуть запнувшись.

Вино ударило в голову: он, как сказала бы Кит, в легком весе.

— Выпей еще. Пока сходишь, я налью. Давай поднимайся.

Слушаю, как юноша шагает вверх через две ступени, и открываю вторую бутылку. На этот раз недорогое, но Джез не заметит. Наполняю его бокал и добавляю немного виски. Облако наползает на реку, последний солнечный лучик ложится на стол. На секунду бокалы, бутылки и вазу с фруктами словно окутывает густой янтарный кокон. Снова вспоминаю о мармеладе, но не пытаюсь спасти его. Звонит телефон, и я, не подумав, снимаю трубку. Грег. Начинает разговор так, будто мы уже беседуем.

— Я говорил с «Бернетт шоуз».

— С кем?

— Агентством по продаже недвижимости. Просил их оценить дом. Нас это ни к чему не обяжет. Приблизительная стоимость поможет мне сориентироваться в ситуации.

Я не могу говорить: Джез вернулся в кухню с гитарой, сел и случайно инструментом об стол — бум!

— Что это? — спрашивает Грег. — У тебя там кто-то есть?

— Нет. Никого. Не хочу сейчас это обсуждать. Ты знаешь мое мнение. И не можешь ничего предпринять без моего согласия.

— Если б мы с тобой могли спокойно поговорить, мне бы не пришлось этого делать.

Закусываю губу. Для Грега обвинить меня в иррациональности — последнее средство самозащиты. Собираюсь протестовать, но он вешает трубку.

— Альбом не нашел, — сообщает Джез. — Но подметил эту гитару. Можно поиграть… перед уходом?

Голос юного гостя рассеивает напряжение от разговора с Грегом.

— Конечно играй. — Эти слова кажутся мне сейчас самыми подходящими.

Следующий час — прекраснейший этим вечером. Выпитое еще не лишило Джеза возможности уйти, даже если он очень захочет. Мы сидим, разговариваем, парень играет. Рассказывает о Тиме Бакли: для него музицировать — все равно что «просто поболтать».

— Мне это понятно и близко, — говорит Джез. — Вы вот учите людей выражать эмоции и мысли голосом. Я играю на гитаре для того же.

Он такой милый. Неиспорченный. Играет что-то из классики. Может, Джона Уильямса. Мелодия ритмичная и струится, как вода. Гитара — словно часть музыканта, ноты изливаются из души мальчика через его тело. Перебирает струны, едва касаясь их пальцами. Черные волосы падают на лицо. Когда, захмелев, Джез больше не может играть, он ставит гитару на пол. Гриф у бедра. Мальчик снова восхищается домом: «Река почти за порогом. Запахи! Свет. Звуки. Послушайте!» И мы сидим, слушая давно привычное для меня: волны одна за другой накатывают на стену, от старого угольного причала долетают бряцание и глухие удары, жужжат вертолеты. Джез называет это «мелодией большого города».

— Чтоб я так жил! — вздыхает он. — Музыка, вино, дом на Темзе.

Я тоже успела немного опьянеть. Не хочу, чтоб вечер заканчивался.

— Все хорошо, Себ. Не уходи.

— Джез.

— Что?

— Имя. Меня зовут Джез, а не Себ.

Уже поздно. Парень, почти голый по пояс, наконец поднимается с пола. Хватается за спинку стула.

— Остаться с вами? — говорит невнятно.

Я слегка краснею.

— Сейчас тебе лучше… — отвечаю с материнскими нотками в голосе, — немного поспать.

Подросток отключился за секунду до того, как с моей помощью добрался до старой железной кровати в музыкальной комнате. Укладываю его. Замечаю, что правый носок у парня порвался на большом пальце. Вспоминается мамин грибок для штопки, как по вечерам она чинила наши носки… Интересно, остались ли еще на свете грибки для штопки? Что за странная мысль? Скатываю носки с ног мальчика, затем вытаскиваю его руки из рукавов толстовки с капюшоном.

Наверное, стоит снять с парня и джинсы. Они так свободно облегают его таз… Золотой треугольник мускулов отлого спускается к пуговицам ширинки. Мальчику будет удобнее, когда проснется. Нет. Не хочу унижать его. Оставлю. Приношу из душевой стакан воды и ставлю на прикроватный столик — если Джез проснется раньше, пусть знает, что я забочусь о нем.

Прежде чем выйти из комнаты, наклоняюсь и провожу носом от его макушки (слабый запах шампуня) к шее (его собственный мужской аромат кедра и соли). В ухе у Джеза серьга — черная штуковина, похожая на рог. На ключице — редкие, чуть вьющиеся волосы. Осторожно приподнимаю их, чтобы прижать нос к нежной бледной коже за ухом парня. И вдруг замираю.

На его шее — красная отметина от поцелуя. Засос, как сказала бы Кит. Кровавые крапинки разбегаются вокруг болезненного вида ссадины. Алисия? Сосала плоть, пока капилляры не лопнули. Изъян на безупречной коже. Внезапно перед глазами возникает глубокая, синевато-багровая рана от веревки, впившейся в другое молочно-белое горло. Несколько секунд я не в силах отвести взгляд.