Сурен Цормудян - Боевой вестник

— Это что же, досточтимые клиры, карта у вас?

— О да, — кивнул Родвин. — Наш грешный мир, как он есть. Можешь взирать на него и представлять себя отцом двенадцати богов. Он также видит нас сверху.

— Ага, — фыркнул второй клир. — Представь себя Первобогом на миг.

— Не святотатствуй! Еретик!

— Неверна ваша карта, — усмехнулся Олвин, подбросив в руке крупный апельсин.

— Ну, она не точная. Приблизительная. Больше для красоты…

— Даже приблизительно. Она в корне неверна. — Гость мотнул головой.

— Это почему же?

— Для начала, наш грешный мир не имеет форму чаши. Сколько к горизонту ни иди, края не увидишь.

— Горизонт и есть край, бестолочь! — воскликнул Горган.

— Ну да. — Олвин засмеялся. — Вот пойдете на восток: поля изумрудные цветами пестрят, волнами холмы расходятся. Рощицы, деревушки, речушки шелестят, бликами солнечными играют. А как дальше к горизонту двинете, так и встанет пред вами Змиев лес, а дальше опять горизонт, а за ним земли скифариев. Где же край?

— Вот за ними и край!

— А кто видел-то его? — смеясь, продолжал Олвин. — Вот. — Он вдруг протянул руку с апельсином на ладони. — Так выглядит наш мир.

— Как апельсин? — удивился Родвин.

— Как шар, — поправил гость.

Теперь расхохотались оба престарелых брата. Пожалуй, впервые они были так единодушны.

— Ну, ты чудак! — прыснул Горган. — Ежели наш мир круглый, то отчего мы с краев не падаем?

— Волею богов, — подмигнул ему Олвин, ничуть не смутившись. — Или сомневаешься, досточтимый клир, в могуществе сыновей и дочерей Первобога?

— Эй! — Лицо старика стало строгим. — Это где я сомневаюсь? Не смей так говорить!

— Ну, то-то же, — кивнул Олвин. — И Скифария куда огромней, чем Гринвельд. Но и за ней есть еще земли, а южнее ее — могучие горы. А южнее земель пеших драконов лежат земли драконов истинных.

— Это мы знаем, но драконы исчезли задолго до мамонтов.

— Но ведь и мамонты не всюду исчезли. Не так ли? — Олвин снова улыбнулся. Он хотел еще добавить, что и за океаном Предела есть огромный континент, населенный весьма странными созданиями, но не стал. — И вообще, радушные хозяева, если бросить этот апельсин на конное ристалище и вообразить, что апельсин — это наше королевство, то можно представить себе размеры необъятного нашего мира.

— Вина ты много выпил, я смотрю, — покачал головой Родвин.

— По мне что вино, что ивовая вода. Утоляет жажду только. Неведом мне хмель.

— То-то и гляжу! — Первый клир опять разразился смехом. — Апельсин! Ну надо же!

— Впрочем, ладно. — Олвин вернул плод в чашу и пожал плечами. Прислушался: снаружи фыркнул его конь, зашелестела трава. — Давайте монеты за бивни, и с чувством глубокой благодарности за ваше радушие и гостеприимство я вас покину.

Теперь он точно знал, что путь надо держать прямиком в Лютецию, в край Триозерья. Туда, где верховный престол магистра ордена вестников. Отвлекаться на поиски цитаделей уже резона нет.

К вечеру небо над Слезной бухтой и городом затянули облака. Солнце подкрашивало их косматые брюшки алым, бросало яркую дорожку по волнам прямо к утесу Плачущей Девы. А в глухих и узких переулках столицы цокал копытами черный как смоль конь с золотистой гривой. Вот он оказался перед каменной аркой, под которой находилась глиняная плитка с отпечатком стопы. Сразу за аркой была скамейка и пенек, перед которым двое крепких мужиков играли в кости, громко и задорно разговаривая и бессовестно бранясь. В их обязанности входило отправлять восвояси тех, чья нога была хотя бы на треть меньше отпечатка, ибо на улицу, которая начиналась за аркой, отрокам вход строго возбранялся. Мужики взглянули на всадника, что пригнулся, проезжая под аркой. В свете большой масляной лампы можно было разглядеть бурую накидку; в тени под капюшоном угадывались черты лица взрослого человека с аккуратной бородой и усами. Никакой надобности проверять его возраст не имелось, к тому же он здесь уже бывал и привратники знали этого коня и накидку.

Всадник кинул игроку медный грош, который тот ловко поймал на лету, и двинулся дальше. Вдоль улицы тянулись ряды пышных розовых кустов, давших ей название. Это было особенное место, ненавидимое замужними женщинами и обожаемое похотливыми мужчинами. Безусые юнцы, обуреваемые странными и непривычными влечениями, произносили это название с трепетом, мечтая проникнуть когда-нибудь под арку и вкусить наконец то, что частенько манило их в распутных снах.

Девицы поливали кусты, смывая с нежных цветов дневную пыль. Одна особа с высоко поднятыми волосами, что спадали медным водопадом на обнаженные плечи, покрытые яркими веснушками, была особенно молода. Глянув через плечо на всадника, она улыбнулась, прикусив губу, и покачала бедрами. Всадник, не выказывая никакого интереса, неторопливо двигался дальше. Из ближайших домов доносился бесстыдный смех распутных женщин и рычание разгоряченных мужчин. В некоторых двориках виднелись крепкие мужики с палками на поясах — охранники, приставленные следить за порядком. Порядки, конечно, допускали многое, но за отдельную плату. Попирающий местные законы мог быть побит палками, невзирая на сословие. А то и получить клеймо на лоб, обеспечивающее пожизненный запрет на посещение улицы Роз. Правда, для особо знатных персон с особенными запросами здесь были специальные дома.

В начале улицы услуги оказывали самые простые. В распахнутом окне дома показалась дородная женщина с белой розой в волосах над правым виском. При виде всадника она без смущения спустила спереди платье, обнажив большие белые прелести, и окликнула:

— Заходи, мой господин. В мой храм можно попасть через три дверцы.

Таким способом она намекнула и на услуги, которые готова предоставить.

— Совсем не дорого! — добавила она, покачав прелестями.

Однако всадник равнодушно проехал мимо; женщина поправила одежду и недовольно фыркнула ему вслед. Видно, средства позволяли гостю искать удовольствий в дальнем конце улицы, где и качество услуг, и цены были куда выше.

До цели всадник добрался уже в темноте, когда в дешевых заведениях зажглись факелы, а в дорогих — стеклянные масляные лампы. Улица кончалась большой мощеной круглой площадью с мраморной статуей обнаженной девицы в центре, и это место было освещено лучше всего. Нахальные голуби с завидной регулярностью загаживали статую, но в тупике улицы Роз содержали достаточно обслуги, которая не только следила за чистотой дворов, конюшен и розовых кустов, но и мыла истукана так часто, что следы голубиных проказ не бросались в глаза. Среди прочих построек выделялся четырехэтажный дом, выкрашенный в розовый, с цветами на каждом окне. Над широким входом витиеватыми красными вензелями была сделана надпись: «Сиргаритка». Из нижних окон доносились звуки экзотической заморской ситары, из верхних — смех, стоны и вскрикивания.