Сурен Цормудян - Боевой вестник

— Да будет так! — Император Шерегеш поднялся и вознес руки к небу.

Зрители тоже встали и вновь разразились овациями. Леон устало брел через виноградник обратно, оставив за спиной первого убитого им человека.

Быстро перебирая ногами, его догнал Кергелен.

— Евнух, приятель, ты уж меня прости, — устало и невыразительно проворчал принц.

— Мой господин? За что вы просите прощения у раба? — удивился Фатис.

— За то, что орал и бранил тебя. Прости. Но уж больно ты меня разозлил.

— Что вы, господин! Это вы меня простите!

— Но больше никогда не смей мне перечить на людях.

Зрители продолжали аплодировать. Император и его семья были более сдержанны, видимо, так предписывал этикет. Они просто смотрели на Леона и, когда он поднимал на них взгляд, кивали ему.

Она не кивала. Она смотрела на него, широко раскрыв глаза и держа сложенные ладони у вуали. Она была напугана? Потрясена? Ее шокировал тот факт, что принц Леон способен лишить человека жизни? Или же она испугалась за самого Леона? Но это была она… Он ни за что и никогда не спутает ее глаза ни с чьими другими. Принц прижал ладонь к груди и поклонился, смотря в бездну ее очей и мысленно уносясь в эту бездну. Пусть император думает, что этот поклон адресован ему. Пусть кто угодно в этой толпе наверху думает, что принц Гринвельда кланяется им. Лишь бы эта черноокая богиня поняла, что поклон свой он адресовал ей. И только ей.

На крышу он вернулся не сразу. В резиденции Леону перевязали раненую руку, помогли умыться и дали новую тунику взамен запылившейся и порванной, да к тому же окропленной кровью. Когда же он наконец поднялся, гости уже рассаживались на подушках за большим низким столом. Начинался пир, в стороне играли музыканты, рабы с опахалами помогали справляться с жарой и отгоняли жужжащих насекомых. Принц уселся на оставленное для него место рядом с товарищами и Фатисом. Император Шерегеш на сей раз тоже был за пиршественным столом. По левую руку от него расположились дочери, по правую сыновья. Самая старшая из детей, девочка, выглядела лет на двенадцать от силы. А вот жены и наложницы и в этот раз не принимали участия в застолье: сидели позади Шерегеша на возвышении, прикрыв лица вуалями. И тем не менее Леон без труда нашел взглядом ее, снова сидевшую между двух других мильнэри. Какая жалость, что и на этом пиру они лишь украшения: больше всего на свете принцу хотелось увидеть ее лицо.

Тем временем пир начался, гости хвалили доблесть и отвагу заморского принца. Леон слушал, пока Кергелен переводил, однако доблестным героем себя не чувствовал. Так ли уж трудно одолеть раба, едва стоящего на ногах от усталости? Впрочем, победа далась ему не так легко, пора приниматься за тренировки. Благо, с ним сир Харольд Нордвуд, достойный партнер для учебных поединков.

— Детям на танцовщиц, значит, смотреть нельзя было, а участвовать в этом пиру после чудовищной резни можно, — проворчал Кристан Брекенридж, с отвращением глядя на еду и жующих гостей.

— Заткнись и ешь. Не оскорбляй хозяев, — хмуро отозвался Леон, хотя в душе был согласен со своим оруженосцем.

Но себя самого он не мог заставить есть: кусок не лез в горло от воспоминаний о недавно виденном. Мешали запахи, висящие над равниной, а еще то, что она лишь смотрела на него и ничего не ела.

— Черт возьми, Леон, что все это значило, скажи на милость? — вдруг послышался злобный голос Нордвуда.

— О чем ты, дружище?

— О твоей выходке! О поединке!

— Поединок в мои планы не входил…

— Это безрассудно настолько, что я даже…

— Харольд! — Леон повысил голос. — Они показали нам, что такое их армия! А я показал им, что такое мужчина Гринвельда! Теперь все?

— Да во всем Гринвельде найдется только один такой сумасшедший! Я дал клятву королю оберегать тебя, в том числе и от твоего же безрассудства!

— Мне здесь не нянька нужна, а надежный друг!

— А я? — промычал Мортигорн набитым едой ртом.

— А ты жри и не вмешивайся.

— Так вот я тебе как надежный друг и говорю, что ты поступил неразумно! — продолжал сир Нордвуд.

— Но ты видел, как они все отреагировали? Риск того стоил. Хоть я и сожалею об этом убийстве. Я вовсе этого не желал, но он сам сделал свой выбор.

— Я видел, как они отреагировали. Но ты здесь не для того, чтобы развлекать толпу!

— Я и не развлекал их, а показал, кто я есть! — зло ответил Леон.

— Ты показал, что, сам того не ведая, впитал безрассудный волчий дух от Вэйлорда! Только он мог бы такое выкинуть!

Леон уставился на Харольда и вдруг улыбнулся, покачав головой:

— Вот уж не думал я еще вчера, что подобные слова будут звучать для меня столь лестно. Что ж, спасибо старому волку еще раз, да пошлют ему боги здравия и благополучия.

— Это не торнайский шелк! — сказал, хмурясь, человек среднего роста в бурой накидке.

Он имел привычку часто проводить ладонью по гладкому подбородку, как делают те, кто недавно побрился и еще не привык к отсутствию бороды. Его спутник, с аккуратной каштановой бородой и усами, носил похожую накидку. Высокий и статный, он отчего-то горбился и озирался по сторонам, пытаясь прикрыть лицо сползающим капюшоном.

— Торнай! Торнай чилка! — громко возражал смуглый худощавый торговец с наглыми глазами навыкате. — Начтоятчая чилка!

— Врешь, образина! — Выбритый сжал материю в кулак и отпустил. Образовались некрасивые складки. — Торнайский шелк так не мнется!

— Пачто товара папортил! — Торговец толкнул наглеца ладонью в грудь. — Проваливать, бродяга! Так и говорить, что манета нета! Давай, дазвидана!

— Да тебя высечь надо, что это барахло за торнайский шелк выдаешь!

— Дазвидана! — прикрикнул еще раз торговец и махнул рукой в пространство. — Гуляй давай!

— Пошли уже, — недовольно проворчал бородатый, подталкивая спутника. — Чего привязался к нему?

Они двинулись дальше вдоль торговых рядов рыночной площади Белой Гавани.

— Может, все же причесать ему физиономию? — вздохнул первый.

— Да уймись ты! С тобой, волчья душа, вообще на рынок ходить нельзя, оказывается. Ты битый час у каждого лотка торчишь, будто барышня, — недовольно ворчал Хлодвиг, усердно старающийся прикинуться простолюдином.

— Ты меня волчьей душой еще громче назови, Питер, и вся твоя затея с хождением в народ прахом пойдет.

— Не ворчи, Джон. Дался тебе этот шелк торнайский? У тебя и так уже полный мешок барахла всякого за спиной.

— Хочу рубаху новую пошить, летнюю.

— Так материя та синяя. А ты все черное да черное.

— Ну, пусть будет синяя для разнообразия. — Вэйлорд пожал плечами и снова тронул лицо.

Действительно, непривычно без бороды, поскорее бы выросла. Конечно, гладковыбритого простолюдина не так часто встретишь, но Вэйлорд был здесь совсем недавно и не желал быть узнанным.