Хартман Рейчел - Серафина

Позади, высоко на скале, слышны рев и грохот. Генералы и мой отец освободились, но я лечу достаточно быстро. Слишком быстро: врезаюсь в край цирка, и осколки катятся вниз по камням. Боюсь, они заметят на склоне содранные лишайники. Скрючившись, залезаю в пещеру; голубой лед тает под моим прикосновением, облегчая путь.

Слышу, как они с криками летят по небу, даже сквозь рев ледниковых потоков. Залезаю глубже, чтобы не выдать себя водяным паром.

Лед охлаждает мои мысли и капля за каплей конденсирует рациональность. Я видела и слышала недозволенное: мой отец и одиннадцать других генералов разговаривали, сидя на его сокровищах. Старая пословица гласит, что слова, сказанные на сокровищах, нужно копить. Они могли убить меня за то, что я подслушала.

Хуже: они говорили об измене. Я не могу копить эти слова.

От этой пещеры у меня начинается клаустрофобия. Как квигутлям удается забиваться в трещины в скале и не сходить с ума? Может быть, и не удается. Отвлекаю себя размышлениями: о детеныше-брате, который учится в Нинисе и будет цел, если останется там, о самой короткой дороге обратно в Горедд и о Клоде, которого люблю. В естественном обличии я не чувствую любви, но помню ее и хочу вернуть. От огромной пустоты, оставшейся на месте этого чувства, меня передергивает.

Эх, Орма. Ты не поймешь, что со мной случилось.

Наступает ночь, мерцающий голубой лед чернеет. В пещере слишком тесно, не развернуться — я не так гибка и проворна, как иные драконы — поэтому приходится пятиться, шаг за шагом, обратно по скользкому проходу. Кончик хвоста высовывается в ночной воздух.

Чую его слишком поздно. Отец кусает меня за хвост, чтобы вытащить из пещеры, а потом за загривок, в наказание.

— Генерал, приведи меня в ард, — говорю я, терпя еще три укуса.

— Что ты слышала? — рычит он.

Нет смысла притворяться, что ничего. Он воспитывал меня наблюдательной и далеко не дурой, а мой запах в проходе уже давно сказал ему, как долго я подслушивала.

— Что генерал Акара внедрился к гореддским рыцарям, и его действия привели к их изгнанию. — Это лишь самая малость; мой собственный отец вступил в предательский заговор против нашего ардмагара. Произносить это вслух отвратительно.

Он плюет огнем на ледник, обрушив вход в пещеру.

— Я мог похоронить тебя там заживо. Но не стал. Ты знаешь, почему?

Тяжело все время изображать покорность, но мой отец не приемлет иного поведения от детей, а он превосходит меня более чем в одном отношении. Настанет день, когда сила разума будет значить больше физической силы. Такова мечта Комонота, и я в нее верю, но пока что приходится клонить голову. Драконы меняются медленно.

— Я позволил тебе жить, потому что знаю: ты не расскажешь ардмагару о том, что слышала, — говорит он. — Никому не расскажешь.

— На чем основывается это предположение? — Распластываюсь сильнее. Я не представляю угрозы.

— Твоя верность и фамильная честь должны быть достаточным основанием, — кричит он. — Но ты признаешь, что их для тебя не существует.

— А если я верна своему ардмагару? — Или, по крайней мере, его идеям.

Отец плюет огнем мне под ноги; отпрыгиваю, но чувствую запах подпаленных когтей.

— Тогда подумай вот о чем, Линн: мои друзья среди цензоров говорят, что ты в опасности.

Официально я ничего не слышала, но уже давно ожидала. И все же раздуваю ноздри и поднимаю шипы на голове, словно я изумлена.

— Они сказали, почему?

— Подробности они скопили, но неважно, что ты сделала. Ты в списке. Если ты расскажешь, что обсуждалось на моих сокровищах — или сколько нас было, или кого ты видела — твое слово будет против моего. Я объявлю тебя душевнобольной и опасной.

На самом деле, я и вправду опасно больна, но до этого момента я была больной, которая разрывалась между домом и желанием вернуться в Горедд. Больше я не разрываюсь.

Отец карабкается по склону ледника, чтобы легче было взлетать. Лед ослаб и сильно подтаял за лето; под когтями от него отрываются куски размером с мою голову, они катятся ко мне, разбиваются на части. Обрушив туннель, он потревожил весь ледник; я вижу во льду глубокую трещину.

— Залезай, детеныш, — кричит он. — Я отведу тебя обратно к матери. Больше на юг ты не отправишься, я прослежу, чтобы Кер аннулировал твои визы.

— Генерал, ты мудр, — говорю я высоким голосом, имитируя чириканье недавно вылупившегося. Но за ним не лезу, мысленно произвожу расчеты. Я должна его остановить. — Приведи меня в ард. Если на юг больше нельзя, не пора ли мне спариваться?

Отец уже добрался до вершины ледяного пика. Он выгибает шею, вздувая мускулы. Позади него взошла луна, окутав его удивительным сиянием. Выглядит он угрожающе, моя трусость почти непритворна. Мне нужно рассчитать еще несколько векторов и учесть трение. Станет оно другом или врагом? Незаметно расправляю крыло, чтобы точнее определить температуру.

— Ты дочь Имланна! — вскрикивает он. — Ты можешь заполучить любого из тех генералов, кого видела сегодня. Можешь хоть всех — в том порядке, в каком пожелаешь.

Как заставить его говорить, если у меня рот занят? Отшатываюсь в преувеличенном изумлении, наигранно для дракона, но отец принимает это как должное, даже не усомнившись.

— Я все устрою, — говорит он. — Ты не самая мощная из самок, но летаешь умело, и зубы у тебя хорошие. Они почтут за честь породниться со мной. Только пообещай разбить все слабые яйца прежде чем они вылупятся, как мне следовало разбить яйцо Ормы.

Ох, Орма… Только по тебе я буду скучать.

Быстро и четко выстреливаю огненным шаром, метя в тонкую опору под ледяной стеной. Это нарушает баланс всей конструкции. Под моим отцом распахивается трещина; лед с натужным криком сползает с вершины. Я отпрыгиваю с его пути и торопливо бросаюсь вниз по морене, спотыкаясь о булыжники до тех пор, пока не удается оттолкнуться и взвиться в воздух. Вместе с потоками воздуха, вызванными развалом ледника, кругами поднимаюсь вверх. Нужно изо всех сил лететь куда угодно, прочь отсюда, но я не могу решиться оставить его. Я должна увидеть, что сделала: это моя боль, я ее заслужила и буду нести с собой до конца своих дней.

Мы оба это заслужили.

В соответствии с моими вычислениями, его тяжесть и температура сделали лед слишком мягким и скользким, чтобы когти могли хорошо зацепиться. Он не сумел оттолкнуться вовремя и упал в разлом. Сверху — с участка, который я не приняла в расчет, — на него упал ледяной шип, придавив крыло. Возможно, что и проткнув. Кружу над ним, стараясь понять, мертв ли он. Пахнет кровью — серой и розами, — но он рычит и бьется, следовательно, жив. Включаю все квигские устройства, какие только есть у меня при себе, и скидываю на него; они мерцают в лунном свете, и скорее всего издалека кто-нибудь примет их за сокровища. Его найдут.