Александр Зорич - Праймзона

— Может этот ваш Ветер соврал? — пожал плечами Рутгер. — Вы же тела не видели, так?

— Мы тоже сначала подумали, что это какая-то ужасная ошибка… И никому эти шикарные апартаменты не сдавали — как было с Принцем Инкогнито уговорено… Но потом еще один охотник эту весть подтвердил… А затем еще один… В общем, стал я мало-помалу сдавать уважаемым людям всю эту роскошь… Подумал, что Принц Инкогнито — он бы меня ни в жисть не осудил бы! Он всегда был за то, чтобы сделать хорошее добрым людям, — оправдывался хозяин.

“Особенно когда денежки за это “хорошее” идут кое-кому в карман…” — беззлобно усмехнулся Рутгер.

На самом деле, он был рад, что его просьба об отдельном от героев и Иманда жилье была наконец удовлетворена. Не то, чтобы он возражал спать в одной комнате со своими героями. И не то, чтобы его так раздражал храп бродяги Иманда (хотя он его да, раздражал!). Просто… он так скучал по романтичному одиночеству своей опочивальни в Медной Крепи!

Помимо прочего, Рутгер был несказанно рад тому, что в трактире “Хвосты и копыта” оказались свободные апартаменты! И они, если верить хозяину, были последними незанятыми комнатами постоялого двора!

Да, цена кусалась.

Вообще говоря, она была настолько высокой, что по поводу нее правильнее было бы сказать “неприличная”.

Но…

Но лучше дорого, чем никак! В конце концов, мечты они на то и мечты, чтобы за их исполнение выкладывать кругленькую сумму…

— Вот, — устало выдохнув, хозяин распахнул обе створки дверей в апартаменты Принца Инкогнито и, учтиво оскалившись, пропустил Рутгера первым.

В апартаментах, густо залитых лунным светом через высокое и широкое окно, выходящее на живописную дубраву, было затхло, сыро но… мило!

На стене висел гобелен, на котором была изображена охота на оленей.

Возле окна стоял столик на изогнутых резных ножках и два кресла.

С каминной полки строили рожи и элегантно извивались фарфоровые статуэтки.

И кровать действительно была широкой! Пять человек на ней, конечно же, не уместились бы.

Но вот для двоих, особенно для двоих, соединенных взаимным чувством, эта кровать была бы очень даже кстати!

Рутгер с тоской подумал о Фриде, такой чистой и такой недоступной.

И об Анабелле, такой далекой и такой желанной.

И, обернувшись к хозяину, сказал:

— Мне все нравится… Только еще хотелось бы… вина!

— О! Вина! Нет ничего проще! — радостно воскликнул хозяин. — В этих апартаментах всегда запасено самое изысканное!

С этими словами хозяин распахнул дверцу буфета из извлек из него пузатый хрустальный графин с пробкой в виде снежинки.

— Вот… Угощайтесь!

— И сколько… сколько это стоит? — спросил Рутгер.

— Можете считать это вино подарком от заведения, — с масляной улыбкой сказал хозяин.

Рутгер удовлетворенно кивнул. Что ж, подарок — это справедливо. Он сегодня и так заплатил немало — и за ужин, и за идиотскую выходку Буджума…

Не расстилая постель, не зажигая света и даже не снимая сапог, Рутгер уселся в кресло возле окна и налил вина из графина в хрустальный бокал (хозяин раздобыл их для него целых четыре штуки — быть может, думал на пирушку подтянется Иманд или кто-нибудь из героев?).

Рутгер лишь пригубил вино, когда в дверь требовательно постучали.

“Хозяин? Сказать, что передумал, насчет бесплатного вина?” — подумал Рутгер, шествуя к двери по драгоценным коврам.

Однако на пороге стояла девушка.

Она не была похожа ни на одну из курносых рысеподобных подносчиц, чересчур простоватых на требовательный вкус Рутгера.

И на его соотечественниц она тоже не была похожа.

Да, девушка была адорнийкой — смуглокожей, темноволосой, с зовущим румянцем и подчеркнуто изысканными манерами!

Рутгер не сразу узнал в ней адорнийку из-за которой совсем недавно разгорелся весь сыр-бор с дракой. Теперь на ней было другое платье. А ее волосы очень по-домашнему текли по красивым щекам.

Картину довершали… совершенно босые и, возможно даже, озябшие ноги!

— Меня зовут Тейя Эмель и я хотела бы войти! — тихо сказала девушка и посмотрела Рутгеру прямо в глаза.

— Войти? — удивился Рутгер, уж очень экзотичным ему показалась сама идея девушки — войти в номер постороннего господина. Тем более, что ни в ее голосе, ни в ее внешности не было той нагловатой развязности, что была свойственная падшим женщинам. — Войти? А с другой стороны, почему бы и нет?

С этими словами Рутгер застегнул рубаху на груди, открыл пошире дверь и дал девушке дорогу.

“Какое счастье, что за вином я совсем не успел разобрать вещи!” — подумал Рутгер, пригласительным жестом указывая девушке на второе кресло, что как нарочно поставил у окна некий добрый гений.

Его пузатый бокал, полный густой терпкой горечью южного вина, стоял посреди стола как памятник полуночному алкоголизму.

— Присаживайтесь, прекрасная незнакомка по имени Тейя… А я пока зажгу светильники… — сказал Рутгер, направляясь к камину.

— Светильники? Я была бы очень вам признательна, если бы вы пока что воздержались от этого… — тихо сказала гостья. — Ведь я напросилась к вам специально, чтобы полюбоваться поляной, залитой лунным светом. Именно из этого окна открывается вид, от которого лепестки моей души раскрываются словно бутон лотоса!

“Говорит цветисто… Впрочем, как и многие адорнийцы!” — машинально отметил Рутгер.

— Вид? Да, вид неплохой… Я и сам им тут… любуюсь… — тотчас соврал он.

— Я бы никогда не отважилась беспокоить вас, благородный господин, среди ночи… Но мне не дает покоя одна идея… — девушка застенчиво опустила глаза.

— Какая же?

— Идея нарисовать этот пейзаж. Дважды я отступала перед сложностью замысла. Но теперь чувствую: отступать впредь я не должна! — в глазах девушки сверкнула какая-то нездешняя решимость.

— Значит… Значит вы… художница? — догадался Рутгер.

— Да… И не моя беда, что большую часть своей жизни я рисую не прекрасные пейзажи, запоминающиеся портреты и аппетитные натюрморты. Но боевых животных… А в оставшееся время пишу увечья для врагов и покрываю тела союзников исцеляющими магическими мазками… Этого требуют мои обязательства перед моим лордом…

“Так она героиня того человека, которого все мы звали адорнийским принцем! Впрочем, мог бы и раньше догадаться, тупица.”

— Но вы все же рисуете! — утешительно заметил Рутгер. — Ради своего искусства вы готовы даже жертвовать своим сном!

— Сном? О да… — усмехнулась художница. — Хотя, сказать по совести, я могу легко обходиться без сна сутками…

— Гм… Мне остается только позавидовать вам… — пряча в кулак зевок, сказал Рутгер. — Я с детства был соней. Соней и остался… Впрочем, что-то подсказывает мне, что своей глупой болтовней я мешаю вам сделать то, ради чего вы сюда пришли — полюбоваться ночным пейзажем.