Ник Перумов - Дочь некроманта

Девочка медленно выпрямилась, вытерла руки о грязный передник. Сбросила его, раздернула шнуровку на курточке. Встала перед поури; клинок вылетел из ножен с легким шорохом — Ниакрис выдернула его одним движением, настолько отточенным и четким, словно за этим стояли годы и годы упорных занятий.

Поури крутил излюбленное оружие своего народа — шипастый цепной кистень. Обе руки его защищены были рукавицами толстой воловьей кожи с нашитыми железными полосами. Он, похоже, не собирался ничего объяснять или показывать. Девочке, назвавшей себя Ниакрис, следовало доказать свое право носить это имя.

Добрая и мягкая девочка по имени Лейт любила играть в куклы и помогать маме на кухне. Любила слушать дедушкины сказки или бесхитростные рассказы дяди о сражениях и битвах, в которых ему довелось участвовать. Пару раз ей давали в руки оружие, но обучение еще только началось, когда их настиг враг.

А теперь она стоит перед поури, и кистень карлика зловеще шипит, крутясь над уродливой головой. И он не остановит смертельного удара. По-другому учить поури не умеют. Трудно винить их за это.

— Защищайся! — поури скользнул вперед, воздух возле самой щеки девочки словно бы лопнул — так близко пронеслось голодное железо.

Она отшатнулась в последнюю секунду. Как защищаться, она не знала. А наитие не помогало. Совсем. Ну ни чуточки. Все, что она смогла сделать, — это увернуться от шипастого шара. Раз, другой, третий…

Но, как известно, уклоняясь и уворачиваясь, победить невозможно.

Она попыталась сделать неловкий выпад — поури небрежно крутнул кистень, цепь захлестнулась вокруг клинка, и миг спустя эфес вырвался из ее ладони — так, что едва не вывихнул кисть.

— Труп ты, и больше ничего, — проворчал поури, швыряя ее оружие наземь. — Не умеешь ты ничего. А еще Ниакрис назвалась! Да тебя любой захудалый гоблин схарчит, не говоря уж о ком посерьезнее… Ладно, что с тобой делать. Подбери железо. Ногу левую вперед выстави. Согни немного. Немного, я сказал! Как будто вот-вот с места сорвешься. Меч держи двумя руками — щит тебе не потянуть, так что шустрее поворачиваться придется. Не смотри на оружие — смотри внутрь.

— Это как? — удивилась она.

— А так, — передразнил карлик. — Ты колдунья или нет? Ну так и пользуйся. Пока хоть как-то мечом владеть научишься, тебя даже ребенок зарежет, если магию не станешь в ход пускать.

— Да я же не умею…

— Врешь, умеешь, да еще как. Просто слов для этого не знаешь и в себя заглянуть боишься. Пфуй! — карлик презрительно вытянул губы трубочкой. — Ты даже с тараканом запечным не справишься. Пока с тебя вся старая шкура не сойдет, толку не будет. Имя Ниакрис так просто не дается, милая. Давай, чего встала столбом? Продолжим…

…Нельзя сказать, что поури добился бы каких-то невероятных успехов, но к тому времени, когда отряды карликов пересекли границы своих владений, девочка уже не давала так просто себя обезоружить, а возле уха учившего ее поури появился свежий шрам — след от мало что не снесшего ему голову удара.

Правда, на самой Ниакрис этих шрамов появилось чуть ли не два десятка, в том числе пара — на лице. Небольшие и не слишком заметные, но, как ни крути, — шрамы. Как у настоящего воина.

Жизнь в стране поури поражала полной своей внешней безалаберностью и бестолковостью. Ниакрис очень быстро поняла, что здесь нет ни князя, ни его дружинников, ни важных ученых волшебников, ни лекарей, ни книгочеев, ни монахов. Поури жили только войной. Война кормила, поила и одевала — разумеется, тех, кто сумел с нее вернуться. В бою каждый был за всех и все — за одного; но потом, когда отряды возвращались домой с награбленным, каждый оказывался сам за себя. Каждый лечил себя сам, как умел; как умел, ладил себе оружие; как умел, кроил и мастерил одежду из взятой добычи. Сильные забирали у слабых, и никого это не удивляло, и никто не пытался этому помешать. Слабые, в свою очередь, или отбирали у еще более слабых, или сбивались в ватаги и нападали на окрестные земли на свой страх и риск.

Ниакрис не увидела здесь ни женщин, ни стариков, ни детей. На ее вопросы поури отвечали, просто пожимая плечами:

— А зачем они нам?..

До вопроса «а откуда ж вы тогда беретесь?» Ниакрис, наверное, тогда еще просто не доросла.

…Прошло несколько дней, и поури, учивший ее сражаться, неожиданно перестал делиться с ней едой.

— У нас, красавица, так — что добыл, то твое, — с ухмылкой пояснил он ей, щеря в нехорошей усмешке мелкие острые зубы. — А коли не добыл, так на себя пеняй. Усекла, э?

— Усекла, — кивнула девочка. Ей очень хотелось есть — в изобилии у поури имелась только вода.

— Тогда иди, — сказал ей поури, помешивая обгрызенной деревянной ложкой в помятом котелке. — Иди и хоть пригоршню сухарей себе добудь. Помни — назавтра сил станет меньше. А значит, и отнять будет сложнее.

Поури отвернулся и отправил в рот полную ложку своей дурнопахнущей каши, давая понять, что разговор закончен.

Ниакрис молчаливой тенью выскользнула из шалаша.

Поселок — не поселок, стойбище — не стойбище, короче — лагерь поури кишмя кишел народом. Большинство занималось вполне мирными хозяйственными делами (в которые, правда, не входило земледелие или, к примеру, ткачество со скорняжничеством) — время от времени прорыскивали вооруженные до зубов группки карликов, злобно зыркая во все стороны, словно выискивая, с кем бы подраться. Ниакрис нигде не видела ни огородников, ни пахарей — словно поури вообще добывали пропитание невесть откуда. Кстати, их любимая каша варилась из семян буйно росшего повсюду сорняка, вымахивавшего в полный рост взрослого человека.

Девочка растерянно брела по табору, озираясь по сторонам. Она никогда ничего ни у кого не отнимала — тем более ей никогда не приходилось драться за еду.

Но поури был прав. Если она не будет есть, силы уйдут. И тогда она точно уже не сможет отомстить — потому что кто знает этих поури, еще и в самом деле съедят…

Несколько раз она замечала карликов, уплетавших за обе щеки свою кашу, сидя под латаными-перелатаными пологами; ладони девочки мгновенно покрывались потом, и, столкнувшись взглядами с поури, она поспешно отводила глаза.

Вернулась она, ничего не добыв, голодная и злая.

Полночи она просидела в углу грязной палатки, сжавшись в комочек. Поури безмятежно храпел на соломенной подстилке, в обнимку с еще неостывшим после ужина горшком с кашей.

Это было еще одно правило — поури не знали воровства. Сильные не крали, сильные отнимали.

Под утро Ниакрис встала и тенью выскользнула из палатки. Будь что будет, она должна достать еду. Иначе она пропала.

Она не стала тратить много времени на поиски. Какой-то незадачливый карлик поднялся в этот день до света и уже развел костер, основательно устроив над ним массивный треножник, явно добытый в каком-то трактире.