Ник Перумов - Дочь некроманта

Кровь вскипала в жилах, боевой азарт плавился, обращаясь в то, чему на человеческих и нечеловеческих языках нету даже названия.

Отец, отец, да ты, похоже, сам не знал, что оживет во мне в эти минуты!..

Теперь Лейт точно знала, что ей делать.

Тяжелый шаг давящей все и вся мощи напрасно будет сотрясать твердь Эвиала — без якоря, каким был ее несчастный отец, эта мощь не задержится здесь, плоть мира для нее слишком хрупка, тонка и прозрачна — подобно тому, как не удержаться обычному человеку на небесном облаке и не разогнать его, неважно, размахиваешь ли ты руками, рубишь мечом или пронзаешь копьем.

Ниакрис вскинула руки и звенящим голосом начала выкрикивать слова, рвущиеся сейчас на волю из самых глубин ее сознания.

Далеко-далеко от угрюмых гор до фундаментов и оснований содрогнулся древний Храм Мечей, и сам Стоящий во Главе прервал свой транс, чтобы подняться на заклинательную башню, и с тревогой всматривался в небосвод, где менялись сейчас, искривляясь и смешиваясь, вековечные пути звезд и планет.

И еще дальше от обреченного замка, в гордом Ордосе, в Академии Высокого Волшебства, декан факультета малефицистики, на котором не было ни одного ученика, дуотт Даэнур, закрыв глаза, всматривался в фантастическую пляску сил, затеявших свой дикий танец над дальними восточными горами.

И хозяйка Волшебного Двора, молодая, но уже прославленная чародейка Мегана, обеспокоенно наблюдала, как скрипит ее бронзовая астролябия, повинуясь порывам ветров магии, не чувствительных для простых смертных, отражая неистовость схватки сошедшихся над Эвиалом сил.

Ниакрис заклинала огнем и тьмой, ветром и потоком, всеми стихиями и мощью самой смерти. О, поистине редкостным даром наделена была ее мать, и неудивительно, что никто из обычных чародеев не смог пробудить его к жизни — и хорошо, что не смог.

Потому что не нашлось бы того, кто сумел совладать с этим гибельным даром, обрети он свободу.

Знак Разрушения вспыхнул сейчас в небесах, и даже чужая сила на какое-то время растерялась, наблюдая, как рвутся земля и небо, не в силах противостоять высвобожденной черной мощи человеческой души.

Ниакрис заклинала.

Память крови соединилась. Девушка ясно видела теперь и страшное преступление отца, и горе матери, и отчаяние деда; Знак Разрушения ярко пылал над ее судьбой, и никто, даже Высокие Боги, если они есть, даже Спаситель, если правдивы сказки о нем, — никто не смог бы теперь удержать ее.

Ибо каждый человек есть Бог, просто не успевший подняться достаточно высоко.

Дорога в бездны, указанная странным созданием, вспыхнула сейчас для Ниакрис ярким, ослепительным звездным путем. Пусть — бездны, пусть — ужас, пусть — битвы без конца; но они избавятся от давящего долга и отныне смогут говорить с их преследователем совсем по-другому.

Да, ее отец совершил ужасное и непрощаемое. Да, он выковал из Ниакрис настоящий клинок, клинок для самого себя, и не его вина, что этот клинок оказался чуть-чуть более догадлив, чем следовало. И этот клинок еще найдет, о чем потолковать с кователем и что предъявить ему.

Но все это будет потом.

Ниакрис заклинала.

Пласты земной плоти расходились. Рушились в ничто фундаменты замка, проваливались башни, раскалывались стены. Остановились изумленные гномы, видя, как падают одна за другой шеренги зомби, лишенные поддерживавшей и направлявшей их силы. Гномы видели черное облако, сгустившееся над замком; и король, торжественно подняв меч, сурово произнес:

— Они исполнили свой долг.

И чувствовала Ниакрис бессильную ярость явившейся за долгом сущности, потому что должник уходил в такие пространства, куда никогда не дотянется рука заимодавца, ему останется лишь прибегнуть к помощи своих миньонов, а это уже совсем другая история…

И с последним криком, до конца выкорчевывая из своей души Знак Разрушения, Ниакрис раскрыла земное лоно. Плоть Эвиала разъялась, темным потоком хлынули вниз обломки стен, стропил и крыш, вспыхивая и распадаясь, едва только соприкоснувшись с чужим, — и в самой середине этого хаоса мчалась вниз сквозь непредставимое и недоступное смертным крошечная яркая искра — и нависшая над Эвиалом бесформенная тень издала долгий разочарованный стон.

Они падали. Заклинание Ниакрис содрало с ее отца налет чужой плоти, он снова стал человеком — тем самым, каким она навсегда запомнила его в тот страшный день в Пятиречье. Ей еще предстоит понять, кто он и как следует поступить ей. Им двоим предстояла очень долгая дорога.

Куда выведут их неведомые темные тропы? Когда и где два мага, отец и дочь, вырвутся из своего плена? Кто станет их врагами и кто — друзьями? К каким неведомым целям устремятся они теперь?..

И какую цену придется заплатить им на сей раз за свою свободу?..

Гномы уходили, то и дело останавливаясь, озираясь, — там, где совсем недавно высилась гордая замковая скала, зияла кошмарная бездна, не пропасть, не провал, кои, сколь угодно глубокие, тем не менее всегда имеют дно, — но эта бездна дна не имела. Вообще. Никакого. Немногие храбрецы Подгорного Племени дерзнули подползти к краю, заглянуть вниз — после чего бежали в слепом страхе, не в силах даже описать, что же так напугало их, твердых, как скала, сердцем воинов.

Рваная рана в косной плоти мира, разрыв, уводящий в пространства за пределами света и знания, за край того, что все привыкли называть Эвиалом. Правда, отнюдь не на дорогу к иным мирам Упорядоченного, но об этом гномы, само собой, не знали.

Странный монах и еще более странная девушка исчезли в поглотившей замок некроманта черной буре, и больше никто из гномов их никогда не видел.

Тем не менее честный и прямой Подгорный Народ не забыл воздать этой паре должное в своих длинных балладах, посвященных этому штурму.

А рану на теле земли постепенно затянуло. Однако долго еще после место это считалось проклятым и приносящим беду.

Едва заросший шрам на теле Эвиала дремал долго, очень долго — вплоть до страшных лет, получивших в уцелевших летописях название «Войны Мага»…