Корнелия Функе - Чернильная смерть

— Фарид рассказывал, что ты излечила своего отца, когда он был ранен. Он говорит, ты сделала это словами.

Да, но сейчас у нее нет слов.

Слова…

— Что с тобой? — Дориа выпустил руки Мегги и вопросительно взглянул на нее. Фарид все еще смотрел в их сторону, но Мегги не обращала на него внимания.

— Спасибо! — Она поцеловала Дориа в щеку. И торопливо встала.

Он, конечно, не понял, за что она его благодарит. Слова. Слова Орфея. Как она могла забыть?

Мегги бежала по мокрой траве к палатке, где спали родители. «Мо страшно рассердится, — думала она. — Но зато он будет жить!» Ей ведь уже случалось давать новый поворот этой истории. Пришло время для нового вмешательства. И пусть история из-за этого кончится не так, как хочет Мо. Придется Черному Принцу завершать рассказ в одиночку. Он уж найдет способ все исправить, даже без Перепела. Потому что Перепелу пора уходить, пока вместе с ним не погиб ее отец.

Силач задремал. Голова его опустилась на грудь. Мегги, проходя мимо, слышала легкое похрапывание.

Реза не спала. Она плакала.

— Мне нужно с тобой поговорить! — прошептала Мегги. — Выйди на минутку, пожалуйста!

Мо крепко спал. Реза взглянула в его спящее лицо и вышла из палатки. Они с Мегги все еще почти не разговаривали друг с другом. А ведь теперь Мегги собиралась сделать то самое, ради чего ее мать тайком ездила в Омбру.

— Если ты о завтрашнем дне, — Реза взяла дочь руку, — не говори никому, но я тоже поеду в Омбру, хотя твой отец велел мне оставаться здесь. Я хочу быть рядом с ним, когда он поедет в замок…

— Он не поедет в замок.

Дождь падал с пожелтевших листьев, как будто деревья плакали, и Мегги хотелось оказаться в саду у Элинор. Там шум дождя звучал мирно, убаюкивающе. А здесь в его шелесте слышались опасность и гибель.

— Я прочту те слова.

Сажерук обернулся к ним, и на мгновение Мегги испугалась, что он прочтет ее планы по лицу и расскажет Мо. Но Сажерук отвернулся и поцеловал Роксану в черные волосы.

— Какие слова? — Реза с недоумением посмотрела на нее.

— Слова, которые написал тебе Орфей! «Слова, из-за которых Мо чуть не погиб, — добавила она про себя. — А теперь они спасут ему жизнь».

Реза оглянулась на палатку, где спал Мо.

— У меня их нет, — сказала она. — Я сожгла их, когда твой отец исчез.

Нет!

— Они бы его все равно не спасли!

Из мокрой крапивы высунулся стеклянный человечек — бледно-зеленый, как все его лесные собратья. Он чихнул — и в страхе метнулся прочь, заметив Мегги и Резу.

Мать обняла Мегги за плечи.

— Он не собирался идти с нами, Мегги! Он попросил Орфея вернуть к Элинор только нас с тобой. Твой отец хотел остаться. Он и сейчас этого хочет — и ни ты, ни я не можем принудить его вернуться. Он нам этого никогда не простит.

Реза хотела погладить дочь по мокрым волосам, но Мегги сбросила ее руку. Не может быть! Она лжет! Мо ни за что не остался бы здесь без жены и дочери! Или…

— Может быть, он и прав. Может быть, все кончится хорошо, — тихо сказала мать. — И мы когда-нибудь расскажем Элинор, как твой отец спас детей Омбры.

Но в голосе Резы звучало меньше надежды, чем в ее словах.

— Перепел… — прошептала она, взглянув на мужчин у костра. — Знаешь, какой первый подарок сделал мне твой отец? Закладку из перьев перепела. Странно, правда?

Мегги не ответила. Реза еще раз погладила ее по мокрому лицу и вернулась в палатку.

Сожгла.

Было еще темно, но несколько фей, намерзшихся в гнездах, уже начали свой танец. Скоро Мо отправится в Омбру, и ничто уже не сможет его удержать. Ничто.

Баптиста сидел один между корней большого дуба, на который по ночам забирались часовые, потому что оттуда открывался вид до самой Омбры. Он шил маску. Мегги увидела у него на коленях бурые перья и догадалась, кому она предназначается.

— Баптиста! — окликнула Мегги, садясь рядом с ним. Земля была холодная и влажная, но мох между корнями мягко пружинил, как диванные подушки в доме Элинор.

Он сочувственно улыбнулся ей. Его взгляд ободрял даже больше, чем руки Дориа.

— А, дочь Перепела! — сказал он тем голосом, который Силач называл «рыночным голосом Баптисты». — Что за прекрасное зрелище в столь поздний час! Я сшил твоему отцу отличный потайной карман для острого ножа. Чем еще может бедный комедиант облегчить твою кручину?

Мегги попыталась улыбнуться. Ей так надоело плакать.

— Ты не мог бы спеть мне песню? Из тех, что Чернильный Шелкопряд написал о Перепеле? Самую лучшую, какую ты знаешь! Полную бодрости и…

— И надежды? — Баптиста улыбнулся. — Да. Я и сам хотел спеть что-нибудь такое. Хотя, — он заговорщически понизил голос, — твой отец не любит, когда эти песни поют в его присутствии. Но я спою тихо, чтобы его не разбудить. Что же нам выбрать в эту мрачную ночь? — Он задумчиво провел рукой по почти готовой маске. — А, знаю!

И Баптиста тихо запел:

Да, это те самые слова. Мегги попросила Баптисту спеть еще раз, и еще — пока не выучила песню наизусть. А потом она села в сторонке под деревом, выбрав место, куда падал свет от костра, и записала песню в блокнот, который когда-то переплел ей Мо — давным-давно, в другой жизни, после ссоры, такой странной на сегодняшний взгляд, после всего что произошло. « Мегги, так ты совсем потеряешься в этом Чернильном мире». Это ведь он ей тогда сказал. А теперь сам не хочет уходить из этого мира, хочет остаться здесь, даже без нее.

Черные буквы на белой бумаге. Она так давно не читала вслух! Когда это было в последний раз? Когда она вычитала сюда Орфея? Не думай об этом, Мегги. Лучше вспомни о Дворце Ночи и о тех словах, что помогли Мo не умереть от раны…

«Берегись, Свистун, твой конец настал».

Да, она не утратила своего умения. Мегги чувствовала, как слова у нее на языке обретают вес, как они вплетаются в мир вокруг нее…

Она отсылала эти слова к спящему Мо, ковала из них панцирь, неуязвимый даже для Свистуна и его мрачного хозяина.

Мегги читала песню Фенолио снова и снова. До самого рассвета.