Корнелия Функе - Чернильная смерть

День был холодный, туманный и тусклый. Казалось, Омбра надела серое платье. Женщины еще до рассвета собрались перед воротами замка, тихие, как эта пасмурная погода. Они ждали молча, не шевелясь.

Не слышно было ни радостных восклицаний, ни смеха, ни плача. Полная тишина. Реза стояла среди матерей, как будто тоже надеялась получить обратно ребенка, а не потерять мужа. Чувствует ли дитя, которое она носит под своим изболевшимся сердцем, какое отчаяние владеет матерью в это утро? Что, если этому ребенку никогда не увидеть отца? Задумывался ли об этом Мо? Она его не спрашивала.

Спокойное лицо Мегги пугало Резу сильнее, чем если бы дочь плакала. С Мегги был Дориа. Он нарядился служанкой, в длинном платье и с платком на голове, потому что юноши его возраста в Омбре бросались в глаза. Его брат с ними не поехал. Как ни искусен был Баптиста в искусстве маскарада, из Силача даже ему не удалось бы сделать женщину. Но человек десять разбойников сумели пройти мимо стражи в городские ворота, переодевшись в краденые женские наряды и низко повязав платками гладко выбритые лица. Даже Реза не могла отличить их в толпе женщин. Черный Принц велел своим людям, как только дети окажутся на свободе, пойти к матерям и убедить их, что малышей лучше завтра же отвести в лес. Там их спрячут разбойники, не дожидаясь, пока Свистун нарушит свое слово и все-таки заберет их для работы на рудниках. Ведь выкупать детей теперь уже будет некому…

Сам Черный Принц в Омбру не поехал. Его темное лицо слишком легко было узнать. Остался в лагере и Хват, по-прежнему недовольный Мо и его планом, а также Фарид и Роксана. Фарид, конечно, хотел ехать с Сажеруком, но тот запретил ему это, а после того, что произошло на Змеиной горе, Фарид с такими запретами не спорил.

Реза снова взглянула на Мегги. Она знала: дочь — единственный человек, способный утешить ее сегодня. Мегги стала взрослая. Реза поняла это сегодня утром. «Мне никто не нужен», — говорило ее лицо. Это выражение адресовалось стоявшему рядом с ней Дориа, матери, но, пожалуй, прежде всего — отцу.

На стенах был выставлен усиленный караул. По толпе ожидающих прошел ропот. Между зубцами появилась Виоланта, прозрачно-бледная, что подтверждало ходившие о ней слухи. Дочь Змееглава, рассказывали в народе, почти не выходит из внутренних покоев замка.

Реза никогда еще не видела Уродину, но была, конечно, наслышана о родинке, безобразившей лицо Виоланты, и о том, что это родимое пятно побледнело с возвращением Козимо. И в самом деле, пятна почти не было видно, но Реза заметила, что Виоланта невольно прикрыла ладонью щеку при виде женщин, смотрящих на нее снизу. Уродина. Наверное, прежде это прозвище неслось ей навстречу, как только она появлялась перед народом. И сейчас некоторые женщины шепотом произнесли его. На взгляд Резы, Виоланта вовсе не была уродлива, хотя не была и красива. Она держалась очень прямо, как будто назло своему маленькому росту, но когда по сторонам от нее встали двое мужчин, она показалась между ними такой юной и хрупкой, что страх острым когтем вонзился в сердце Резы. Свистун и Зяблик. Виоланта выглядела между ними ребенком.

Разве эта девочка сможет защитить Мо?

Из-за локтя Среброносого высунулся мальчишка. У него тоже был металлический нос, но только игрушечный, надетый сверху на настоящий. Это, видимо, Якопо, сын Виоланты. Мо о нем рассказывал. Он явно предпочитал Свистуна матери и не спускал влюбленных глаз с герольда своего деда.

Резе стало дурно, когда она увидела, как гордо красуется на стене Среброносый. Нет, Виоланта не сможет уберечь от него Мо. Хозяин в Омбре теперь Свистун, а не дочь Змееглава или его шурин, глядевший сверху на подданных с такой высокомерной брезгливостью, словно его тошнит от одного их вида. Зато у Свистуна был самодовольный вид, ясно говоривший: настал мой день! В его насмешливом взгляде читалось: «Ну, что я вам говорил? Перепел теперь мой, а ваших детей я все равно потом заберу».

Зачем она сюда пришла? Помучить себя? Убедиться, что все это происходит на самом деле, что это жизнь, а не книга?

Стоявшая рядом женщина тронула ее за локоть.

— Едет! — прошептала она. — Он и вправду едет!

Разумеется. А она как думала? Что Перепел не сдержит свое обещание?

Зяблик поправил парик и торжествующе улыбнулся Свистуну, как будто собственными руками поймал дичь, за которой они так долго охотились. Но Свистун не обратил на него внимания. Он неотрывно смотрел на дорогу, поднимавшуюся к воротам замка. Глаза у него были серые, как сегодняшнее небо, и такие же холодные. Реза хорошо помнила эти глаза и улыбку, чуть заметно тронувшую узкие губы. Так он улыбался в крепости Каприкорна, предвкушая назначенную казнь.

И тут она увидела Мо.

Он вдруг оказался совсем рядом, на подъезде к воротам, верхом на черном коне, которого подарил ему Принц, когда лошадь Мо осталась в замке Омбры. Маска, сшитая Баптистой, висела у него на шее. Он не нуждался теперь в маске, чтобы быть Перепелом. Переплетчик и разбойник стали неразличимы.

За ним ехал Сажерук. Лошадь под ним была та самая, на которой Роксана прискакала когда-то во владения Змееглава со спасительными словами Фенолио. Но для того, что предстояло сейчас, слов не было. Или она ошибается? Может быть, страшная тишина, повисшая сейчас над Омброй, тоже соткана из слов?

«Нет, Реза, — сказала она себе, — у этой истории больше нет автора. Ее продолжение напишет Перепел собственной плотью и кровью». Сейчас, когда он показался на дороге, ведущей к воротам, даже она не могла назвать его иначе. Перепел. Женщины неохотно расступались перед ним, как будто цена, которую он заплатил за свободу их детей, вдруг показалась им слишком высокой. Но в конце концов образовался проход достаточной ширины, чтобы пропустить двух всадников, и с каждым ударом подков пальцы Резы судорожно вцеплялись в складку поношенной юбки.

«Что с тобой? Разве ты не любила всегда именно такие истории? — думала она, задыхаясь от мучительного сердцебиения. — В книге тебе все это наверняка бы понравилось. Разбойник, добровольно отдающийся в руки врагов, чтобы освободить детей… Да ты была бы в восторге от каждого слова! Только в книгах у героев обычно не бывает жен. И тем более дочерей».

Мегги по-прежнему стояла в толпе с таким видом будто все это ее не касается, и только глазами неотрывно следила за отцом, как будто ее взгляд мог уберечь его от опасности. Мо проехал так близко от них, что Реза могла бы прикоснуться к его коню. Колени у нее подкосились. Она ухватилась за руку стоявшей рядом женщины, и перед глазами у нее все поплыло от слабости и дурноты. «Смотри на него, Реза! — думала она. — За этим ты сюда пришла. Чтобы еще раз его увидеть. Так ведь? Страшно ему сейчас?» Сколько раз он просыпался по ночам от страха перед оковами и решеткой. Реза, оставь дверь открытой…