rain_dog - Еще одна сказка барда Бидля

Я не знаю, как долго это длится - я вижу, что жертвы бывают разными - сопротивляющимися и молящими, мрачно шагающими к алтарю, отталкивая подручных палача, жертвы со светящимися счастьем и верой глазами. И я стараюсь не вглядываться в их лица потом, после того, как жизнь каждого из них обрывается, а от них остаются только трепещущие сердца, которые не в силах осветить эту страшную ночь.

Наконец, этот ужас заканчивается - насытившаяся толпа внизу жадно клокочет, готовая к продолжению. Теперь жрец обращается к нам троим, вновь прося нас рассказать Божественному о щедрости жертвоприношений в его честь, о вере и покорности народа, ждущего дождя и нового урожая. Мы склоняем головы. Я могу думать только о двух вещах - скорее бы все это уже закончилось, и не упала бы Гермиона со ступеней, так как я вижу, что она еле стоит на ногах, а прикасаться к собственности бога нам явно не позволено, даже чтоб поддержать ее, если она скатится вниз.

Мы внизу, стражники отделяют нас от радостно возбужденных людей, тоже просящих передать их просьбы богу дождя. О, если бы я был богом дождя, я бы передавил их всех, додумавшихся до этого кровавого ада, я бы с наслаждение залил их деревни и города таким дождем, чтоб над водой не торчала даже крыша этой мерзкой пирамиды. Сейчас я скажу ему об этом.

А эти безумные люди, словно дети, в своих цветочных гирляндах, они поют, пританцовывают, сопровождая нас к колодцу, которого я уже жду, как избавления. Я даже готов в нем утонуть, только бы забыть пережитый только что кошмар. Как мы вообще сможем жить дальше с такими воспоминаниями?

Путь кажется мне бесконечным - мимо храма, где мы провели полдня, по утопающей в зелени освещенной факелами тропинке, мимо огромного здания с похожим на пол яйца куполом, напоминающим обсерваторию. Но, наконец, перед нами колодец - черная вода, вся в отсветах огня, а глубина ее - абсолютное ничто. И на берегу длинный помост, нависающий над священным озером. Мы останавливаемся, я уже даже не вслушиваюсь в речи, провожающие нас в последний путь. Только бы подальше отсюда, в воду, куда угодно, только бы никогда не слышать ни их голосов, ни радостного пения, ни звуков барабанов. Нам связывают руки за спиной, толкают вперед, на помост, и мне выпадает честь идти первым. Толчок в спину - и я лечу, рассекаю своим телом черную гладь озера, смотрю уже через мутную пелену на свет факелов, на снующие наверху фигуры. И вижу пузырьки воздуха, поднимающиеся около моего лица. И понимаю, что не могу дышать. Вот рядом плюхается Рон, а за ним и Герми - я заворожено наблюдаю, как мерно колышутся их волосы в непрозрачной воде, и, похоже, собираюсь честно пойти на дно. Лицо Рона, совсем рядом, зверское выражение на нем - о, он вспоминает про заклинание головного пузыря! Я дурак, Гермиона в полубессознательном состоянии, но и ее хватает на заклинание. Я через секунду тоже вспоминаю, что такое дышать. Теперь руки. Снейп не зря издевался над нами всю последнюю неделю, заставляя не только отбивать удары, но и освобождаться от пут. Да, бросая на несколько часов одних в гостиной под Инкарцеро и предлагая освободиться самим. Если бы не он, нам бы просто не выжить. Когда мы, наконец, освобождаемся, я понимаю, что вот теперь-то и наступил тот момент, ради которого мы здесь. Ради которого смотрели на это зверство на пирамиде, ради которого чуть ли не сами прыгнули в жертвенный колодец. Чаша, где Чаша?

И я резко устремляюсь вниз, потому что если она здесь, то место ее на дне, среди прочих приношений. Я гребу рывками, все глубже уходя на дно, вода мутная, к тому же, свет факелов остался наверху, и здесь совершенно темно. Выхватываю палочку из волос - Люмос. И вижу только муть, взвесь, поднимающуюся навстречу мне со дна. Но я уже почувствовал разгорающееся в шраме тепло. Дальше, вперед, я компас, я тащу нашу команду вниз, они сами следуют за мной, так как, потеряй они меня в этой темной воде, нам не найтись. Глубже, глубже, я чувствую, как нарастает давление на мое тело, на уши, но не могу остановиться - теперь будто бы тяжелый груз увлекает меня вниз, в самое средоточие тьмы. Я достигаю дна - очень горячо - равнодушно разгребаю кости - кости животных, людей, блюда, украшения. Вот-вот, еще чуть-чуть, все, что-то обжигает мои пальцы, я вцепляюся в тонкую ручку мертвой хваткой и подношу маленькую чашу к свету моей палочки. Она вся заросла тиной и грязью, я тру округлый бок - да, это она, вот изогнул хвост в прыжке изящный барсучок Хельги Хаффлпаф. Мы у цели, крестраж жжет мои пальцы даже в воде. Я поднимаю голову вверх - в нескольких метрах надо мной Рон крепко держит Гермиону, она то ли в обмороке, то ли просто не может двигаться. Один рывок к ним, они сами хватаются за меня, и я одними губами шепчу заклятие обратного перемещения.

Нас немедленно выдергивает из этой отвратительной жижи, мы падаем на холм, уже в куртках и шапках, но с ног до головы покрытые тиной. Мы даже не можем смотреть друг на друга, потому что все троих выворачивает наизнанку прямо здесь, я еле успеваю отбросить чуть в сторону чашу. Пытаюсь лизнуть мокрый снег на холме, но меня опять рвет, и я не знаю, сколько это продолжается.

Когда мне становится несколько лучше, я успеваю только заметить, что мои друзья сидят в снегу, тесно прижимаясь друг к другу, вернее, это Рон прижимает Герми, потому что у нее, похоже, нет сил даже на то, чтобы держаться за него. Она неестественно бледна, из глаз ее льются слезы… Я бросаюсь к Чаше, к тайнику с клыком василиска, нацеливаюсь точно в середину покрытого грязью донышка и наношу удар. «Будь ты проклята», шепчу я, «будь ты проклята навек. И ты, и твой хозяин». Мне кажется, над Чашей сгущается стылая болотная муть, я вновь вижу кости, покрывавшие дно священного колодца, мертвые глаза, неотрывно глядящие на меня.

- Не смотри, не смотри, Гарри, - слышу я позади хриплый голос Рона.

Но клык по-прежнему у меня в руках, и я наношу еще один удар, и еще, и еще, чтобы вся черная жизнь вытекла из чаши. Я убиваю ее за все, что нам только что пришлось пережить, за кровь на ступенях пирамиды, за бледное лицо Гермионы…

- Гарри, - зовет меня Рон, - прекрати сейчас же. Ты ее уже всю истыкал.

И действительно, то, что только что еще было Чашей, теперь прямо на глазах превращается в кучку пепла. И налетевший порыв ветра развеивает его без следа. А мы беремся за руки, не поднимаясь с земли, и я говорю: Locus.

* * *

Сад теней.

Мы валимся на колени в гостиной, на ковер у камина, грязные, в тине, но нам плевать. Я обвожу комнату затуманенным взглядом. Странно, что я еще совсем недавно мог так безмятежно заснуть тут, глядя на огонь, пожирающий дрова. Странно, что в мире бывает Рождество… При мысли о вине с печеньем и прочих атрибутах того праздника мне вновь становится нехорошо, но в себя меня приводит стон Герми.