Наталия Осояну - Звёздный огонь

— Вероятно, цена показалась ему слишком хорошей, — хмыкнул оборотень, чьи глаза лучились довольством. «Ты как пес, которого хозяин похвалил», — подумал Умберто и, не в силах больше продолжать разговор, протянул Хагену пакет, доставленный деревянным слугой.

— Держи. Тебе письмо от лорда Вейри.

Пока удивленный пересмешник вместе с капитаном разглядывали печать лорда-искусника, Умберто вспомнил про Эсме и оглянулся: целительница стояла поодаль, вид у неё был совершенно безучастный — как будто некоторое время назад вовсе не она, а кто-то другой тревожился о капитане Крейне.

Когда она спасла его впервые, всё было очень просто. Он ощущал наконечник стрелы, засевший между ребер, и знал, что умрет, но при этом не испытывал никаких чувств — ни боли, ни страха, ни сожалений о том, что скоро его бестолковая жизнь закончится и наступит время Великого шторма. Рядом был Крейн, истекающий кровью. Магус балансировал на грани обморока, и Умберто прекрасно понимал, что если они не успеют вовремя доставить капитана к целительнице, то проснется разъяренный Феникс и половина города взлетит на воздух. Его собственная жизнь в пламени этого пожара оказалась бы лишь малой искрой, одной из многих. Он был готов умереть, но пришла Эсме.

А вот во второй раз всё случилось по-другому…

Память была похожа на берег моря после шторма: кажется, он торопился на борт «Невесты ветра», хотел сообщить что-то важное Эрдану… но что именно? Умберто не мог вспомнить. Дорогу ему преградили матросы с «Утренней звезды», и один из них поинтересовался, глумливо ухмыляясь: «Что, воришка, успел перепрятать добро?»

Сбежавшие лодки, которые все считали украденными…

Джа-Джинни, поджидающий его возле входа в подводную пещеру…

«Тебя забыл спросить», — сказал Умберто, выхватывая кинжал.

Дальше была темнота.

Он открыл глаза и понял, что лежит лицом вверх на хлипком плотике, дрейфующем в густом тумане, и не может даже пальцем пошевелить. Боли не было, лишь странная тяжесть во всем теле. «Как будто воздух вдруг обрел вес», — подумал Умберто и с удивлением осознал, что не дышит.

Значит, люди Сатто и Звездочета не бросили его посреди волн, вдалеке от берега, они его просто убили, а это странное местечко и есть посмертие, уготованное Повелителем штормов одному непутевому моряку, любителю плести узлы…

Пока Умберто думал об этом, в мертвой тишине проснулись звуки: далекий плеск воды, словно где-то далеко, за обманчиво-безобидной стеной тумана резвились в волнах огромные кархадоны — играли, высоко выпрыгивая из воды, чтобы потом вновь обрушиться в море, поднимая тучи сверкающих брызг. Он вдруг отчетливо осознал, что чудовищ здесь много, и одно из них таится прямо под плотиком, готовое в любой момент расправиться с беззащитной добычей… Впрочем, разве можно умереть во второй раз?

А потом раздались шаги — кто-то шел, шлепая босыми ногами по волнам, будто по лужам после дождя.

— Дурак… — произнес знакомый голос. — Отчего ты так стремишься встретиться с Великим штормом?

— Мы с ним закадычные приятели… — ответил Умберто, с трудом ворочая языком. Каждый звук приходилось выталкивать насильно. — Но теперь он, должно быть, рассердится.

— Ещё бы! — Эсме рассмеялась. — Ему опять придется отложить встречу, потому что я здесь. Но только не говори, что спасение твоей жизни должно стать одной из моих привычек.

— Если только так мы сможем оставаться наедине… — начал он и осекся, осознав, что говорит вслух. О-о, Заступница! В этом странном месте не было никаких различий между мыслями и словами, и стоило Умберто это понять, как ему во что бы то ни стало захотелось скрыть от девушки то, что скрыть было невозможно. — Ох, прости!

Невидимая рука коснулась его лба.

— Будем считать, — сказала Эсме ровным голосом, — что я не слышала.

— Заметано. Ты не объяснишь, как я здесь оказался?

— А-а, не помнишь! Ничего удивительного. Тебя здорово отделали… и проломили череп дубинкой.

— Надо же… — медленно проговорил Умберто. При слове «дубинка» он вспомнил ещё кое-что запретное для Эсме. — Капитан все время говорил, что дубовую голову проломить невозможно…

Поздно, слишком поздно. Время обращается вспять и восемь лет пролетают за одно мгновение: вот он, тот самый проулок, где всегда поздно вечером проходил некий человек, имевший очень много врагов. Жизнь этого человека весила ровно столько же, сколько и тяжелая палка в руках пятнадцатилетнего парнишки, который замерз и устал ждать, но отказываться от задуманного не собирался.

Умберто хорошо запомнил мерзкий хлюпающий звук, раздавшийся при ударе…

— НЕТ!!!

Вновь наступила тишина — мучительная, почти невыносимая, — а потом все тот же нежный голос сказал без тени упрека:

— Казнишься? Зря. Я ведь не Великий шторм, чтобы карать за грехи.

О-о, он вовсе не наказания боялся!

— Быть может, ты Эльга? Та, которая прощает…

— Сам решай, — ответила целительница после паузы. — А теперь мне нужно привести тебя в порядок, иначе капитан здорово на нас обоих рассердится.

И Умберто погрузился в некое подобие сна, в котором смешались воедино воспоминания и мечты. Там была она — такая, какой он хотел бы её видеть, — и ещё они были вдвоем. Он чувствовал прикосновения тонких пальцев, вдыхал запах её волос и тонул в серых глазах, из которых навсегда ушла печаль. «Эй, Кристобаль! Ты ведь так и не смог заставить её улыбнуться! Значит, пламенный Феникс вовсе не всемогущ?»

Он совершенно опьянел от вседозволенности и даже перестал обращать внимание на тварь, затаившуюся в океанской бездне. Он болтал без умолку, открывая Эсме свои воспоминания, свою душу — всего себя.

Тварь наблюдала.

Тварь слушала…

— Не дергайся, — еле слышно прошептал Хаген. — У тебя такой вид, что слуги лорда Вейри сразу решат: за этим гостем нужен глаз да глаз, а то ещё украдет чего-нибудь.

— Ты так говоришь, словно был когда-то слугой…

Сквозь личину навигатора «Верной», добропорядочного купца и моряка, на мгновение проступило настоящее лицо оборотня-пересмешника. Умберто досадливо нахмурился: он все никак не мог привыкнуть к тому, что рядом с ним вовсе не Кристобаль Крейн.

— Да, я действительно был слугой несколько лет, — вдруг проговорил оборотень. — Так вжился в эту роль, что потом едва сумел вспомнить, кто я такой на самом деле. Маски, они иногда прирастают — приходится с мясом отдирать.

— А я никогда не был вором, — сказал Умберто невпопад. — Никогда не брал чужого.

Хаген с удивлением взглянул на него, но промолчал.

Комната, в которой их оставили дожидаться, пока Вейри Краффтер завершит беседу с предыдущим посетителем, была шестиугольной формы, и от непривычного обилия ломаных линий слегка кружилась голова. «Этот лорд-искусник нарочно заставляет нас сидеть тут, — подумал Умберто. — Хочет, чтобы мы вошли к нему безобидными, словно птенчики». Он искоса взглянул на Хагена: оборотень выглядел погруженным в раздумья, и его слабая улыбка могла означать что угодно.