Svengaly - Красноармеец Горшечников

Чернецкий предложил бросить его в море, как ведьму: если выплывет, значит, грешен - соврал, если потонет, можно выловить багром. Комиссар, кажется, хотел согласиться, но человеколюбивый Лютиков пожалел бывшего мародёра. Оставили его при лошадях.

Делакур-отец и какой-то чин в фуражке увели комиссара с помполитом и Чернецким в неизвестном направлении. Улизин, смурной после вчерашнего, проводил их завистливым взглядом.

- Пока Делакур пела, ничего, - делился он. - Потом показали минитюру - комсомольцы построились шалашиком, после - пьесу «Освобождённый труд». А под конец Златоверхов стал читать революционную поэму, и тут уж я не высидел, уснул. Проснулся, когда Георгина меня растолкала; голова дурная, будто четверть самогона принял без закуси…

Из здания конторы торопливо вышел невысокий худощавый человек в малороссийской рубахе, расшитой у ворота. На голове у него была турецкая феска («Так меньше печёт», - объяснил он); лицо приятное, хотя и незначительное.

- Квирин, начальник доков, - представился он, чуть заикаясь. Сильно запахло чесноком. Долгодумов чихнул.

- Цинги опасаюсь, - объяснил Квирин. - Чеснок весьма полезен для тех, кто желает избежать этой неприятной болезни. Пройдёмте за мной, я обрисую вам фронт работ.

Фронт оказался чуть поуже польского. Целый день красноармейцы разгребали ржавый металлический мусор. Солнце липло к коже, щипалось, словно целый муравейник сердитых муравьёв. К вечеру повеяло свежим солёным бризом.

- Искупаемся? - предложил Ромка.

- Простите, - Гарька заступил дорогу Квирину, - тут у вас искупаться можно где-нибудь?

Начальник доков с сомнением огляделся.

- Пожалуй, вон там, - он кивнул на приземистое сооружение, за которым тянулись в море длинные железные мостки. - Судов теперь всё равно нет… Купайтесь.

Место и вправду было хорошее. Разбежавшись с мостков, можно было прыгнуть в воду «ласточкой», как любил Гарька. Ромка плавать не умел. Он походил, разглядывая непонятного назначение устройства, торчащие там и сям, потом спустился вниз, на берег, поплескаться на мелководье.

Далеко в море небольшой пароход торопливо уходил в сторону Турции; его тетеревиное чуфырканье заглушали пронзительные вопли чаек. Ещё дальше виднелись паруса рыбачьих судов. Ближе к берегу покачивалась одинокая шлюпка. В ней, кажется, кто-то сидел. Поднырнув под волну, Гарька отфыркался и приподнялся, разглядывая неподвижно торчавшего в шлюпке человека: он не грёб и не рыбачил. Волны, крупные, более грозные, чем те, что накатывались на берег, толкали лодку; она переваливалась с боку на бок, как старая утка.

Гарька саженками доплыл до шлюпки, ухватился за борт, подтянулся - и едва не сорвался обратно. На дне шлюпки лежал мертвец, рыжая бородка указывала на заходящее солнце, а рядом на карачках сидел чёрный человек. Волосы у него были курчавые, как войлок, кожа кофейного цвета; на мокром тёмном лице страшно блестели белые выпуклые глазищи. Одет он был в матросскую рубаху, очень грязную и не слишком целую, и старые штаны. Обуви на нём не имелось, большие плоские ступни стояли в морской воде, помаленьку наполняющей лодку.

- Ты кто? - спросил Гарька срывающимся от испуга и усилий голосом.

Лицо чёрного человека сложилось в отчаянную гримасу. Он обхватил голову руками и отвернулся.

- I ain’t killed ‘im * 9, - сказал он тонким отчаянным голосом.

- Да ты же негр! - сообразил, наконец, Гарька. - Поплыли к берегу, что ли? Вёсла где?

Матрос глубже уткнулся в сложенные руки. Гарька соскользнул с борта и принялся толкать лодку к берегу.

- Помоги! - крикнул он. - Эй, ты!

Он снова высунулся над бортом, дёрнул матроса за рваные штаны. Показал рукой:

- Прыгай сюда! Помочь надо.

Негр вытаращился, испуганно сполз в воду.

- Толкай! - показал Гарька. - Помогай давай, бестолковый.

Матрос поплыл рядом, пихая тяжёлую шлюпку в склизкую корму. Доплыли нескоро, хотя берег был рядом; течение относило их левее мостков. Квирин, заинтересовавшийся манёврами, спустился к линии прибоя.

Гарька, пыхтя от натуги, вытащил шлюпку на берег. Квирин подошёл, заглянул в шлюпку.

- Ты его трогал? - сказал он резко.

- Мертвеца? Нет.

- Похоже, он умер от какой-то болезни. Держись подальше… только эпидемии нам не хватало. А это что за явление?

Чёрный человек, обняв себя руками, трясся мелкой дрожью, вывернутые губы посинели.

- Да ведь не холодно, - сказал ему Гарька. - Лето!

- I’m a stoker, - пробормотал негр. - I’m used to big heat.

- Что?

- Говорит, кочегар, - перевёл Квирин. - В машинном отделении всегда пекло, вот он и мёрзнет.

Гарька вздохнул и пошёл к мосткам, на которых оставил одежду. Матрос потащился за ним, Квирин тоже двинулся следом. Гарька бросил матросу гимнастёрку.

- Держи, болезный. Одевайся.

Негр отчаянно замотал головой.

- No, no!

- Скажите ему, пусть наденет.

- Я не так хорошо знаю язык, - пожал плечами Квирин. - Пару слов, и всё.

- Одевайся живо, - Гарька набросил гимнастёрку на кофейные трясущиеся плечи. - Ну!

Негр покорно продел руки в рукава. Квирин смотрел на него со странным выражением.

«Наверное, не часто видел негров», - подумал Гарька. Он и сам пялился на широкое лицо с плоским носом; впрочем, скоро пригляделся, и черты матроса перестали казаться необычными. Горшечникова матрос не боялся и даже улыбнулся ему, но под взглядом Квирина ёжился и сжимался.

- Не бойся, - сказал ему Гарька. - Теперь тебя никто не обидит. Как тебя звать?

- What is your name? - помог Квирин.

- Доббс, - ответил матрос.

- Я - Гарька, - Горшечников потыкал себя в грудь пальцем. - Горшечников.

- Харри, - повторил матрос.

- Какая я тебя харя? - расстроился от человеческой неблагодарности Гарька.

- Гарри, - улыбнулся Квирин. - Твоё имя по-английски.

- Что с ними случилось? - Гарька озадаченно рассматривал шлюпку. - Ссадили с корабля?

- Не знаю, - сказал Квирин.

Внезапно Доббс вскрикнул и что-то залопотал, тыча рукой в море. Горшечников обернулся. Ромка, закатав штаны и вооружившись палкой, вылавливал плавающий в воде чемодан. Вдруг волна с размаху ударила его под коленки и поволокла на глубину. Ромка завопил.

- Он плавать не умеет!

Гарька помчался на выручку и с разбегу прыгнул в воду. Ромка уже пускал пузыри.

- Чемпион по плаванию среди утюгов, - ворчал Горшечников, вытаскивая друга на берег. - Непременно научу. Безобразие - красный боец, а воды боится.

- Чемодан, - пробулькал Ромка, отплёвываясь солёной водой. - Плавает.

- Ну и что? Было бы там золото, он бы уже утоп.

- Иностранный чемодан… вдруг там бумаги важные…

Гарька, вздыхая, вернулся в море, спас и чемодан. В нем не оказалось ничего, кроме мокрого белья, бритвенных принадлежностей и какой-то книжки.

- Чуть не погиб из-за пустяка, - сказал Гарька укоризненно.