Svengaly - Красноармеец Горшечников

Он достал книгу и перелистал. Плотные, из хорошей бумаги страницы покоробились от воды. Текст был непонятный, английский.

- На самокрутки возьми, - сказал Ромка.

- Не сгодится. Видишь, бумага какая? Картон, а не бумага.

Гарька всё же сунул книгу за пояс штанов.

Квирин копался в лодке, Доббс сидел рядом на песке.

- Возможно, этот человек - шпион, - сказал Квирин, объясняя своё занятие. - Где его вещи?

- Должно быть, эти, - Гарька протянул ему чемодан.

Начальник доков поворошил бельё, потянул за подкладку.

- Нужно отнести его на КПП * 10 и доложить о происшествии.

Шлюпку вытянули далеко на берег, чтобы не утащило прибоем. Чемодан Квирин понёс сам. Остановились у белого строения с низким крылечком. Начальник КПП оказался на месте. Услышав о лодке, он встревожился. Оказалось, на рейде заметили пароход под итальянским флагом. В порт он не зашёл, почему-то повернул обратно в море.

- Я тоже его видел, - заметил Гарька. - Что будет с матросом?

- Переправим в Чека.

- На нём моя гимнастёрка, - сказал Горшечников смущённо. - Мне не жаль, но она казённая…

- Забирайте своё обмундирование. Подыщем ему что-нибудь.

Товарищи уже оседлали коней; Гарьку с Ромкой встретили недовольными возгласами.

- Где вы ходите?! - набросилась на них Георгина. - Одних только вас ждём. Комиссар рвёт и мечет!

- Под арест захотели? - спросил сквозь зубы Север. - Обеспечу!

- Что ж вы ругаетесь? - шмыгнул носом Ромка, ещё не прочихавшийся после нечаянного заплыва. - Мы, между прочим, шпионов словили.

- Может, это и не шпионы, - сказал Гарька, - а только без меня этот малохольный негр точно бы потонул.

Он кратко рассказал о случившемся.

- Свинья грязи найдёт, - заключил комиссар, - а ты, Горшечников, приключений на свою… голову. Хорошо, на этот раз обойдёмся без ареста.

Звёздочка сердито топала ногами, плясала, не желая успокаиваться - тоже была недовольна хозяином, бросившим её на целый день в неуютном, пропахшем железом месте.

* * *

- Книжку-то отдать забыл! - спохватился Гарька, вытаскивая томик из пояса.

- Да на что она им? - пожал плечами Ромка.

- Мало ли.

- Отдай комиссару. Если решит, что надо - снесёт в Чека.

Гарька нагнал Севера, протянул ему книгу.

- В том чемодане нашёл. Вдруг что секретное?

Комиссар пробежал глазами заголовок, странно улыбнулся и сунул томик в седельную сумку.

- Посмотрим.

- Слышь, Георгина, почему у одних людей кожа белая, у других - чёрная, а у Таньки Чанговой вовсе желтая? - спросил Ромка.

- Не знаю, - призналась Георгина. - Как довоюем, пойду учиться и непременно этот вопрос проясню.

- А на кого учиться пойдёшь?

- Не знаю, - опять сказала Георгина. - Мне всё одинаково интересно: и люди, и звёзды, и недра земные. Выберу, какая наука людям наиболее полезна, её и стану изучать. А ты?

- Я учиться не собираюсь, меня земля ждёт. Грамотеев много, пахать-то кто будет?

- В новой деревне без науки тоже нельзя, - возразила Георгина. - Надо работать, учитывая достижения мировой сельскохозяйственной мысли, чтобы с каждого поля собирать по три урожая в год!

- Ну, это ты, положим, брешешь… то есть, выдумываешь. Никогда такого быть не может, чтобы три урожая.

- По старинке и одного урожая не всегда дождёшься, а с современной агрономией возможно всё, - уверенно заявила Георгина.

- Да? Тогда конечно… тогда учиться надо, - задумался Ромка.

Идея трёх урожаев до того ему понравилась, что он совершенно позабыл о полной георгининой невинности в вопросах сельского хозяйства: лишь недавно она узнала о том, что кукурузу, оказывается, собирают не с кустов.

- А ты, Гарька? Кем ты хочешь стать?

- Для начала извести бы всех гадов, что мешают людям жить. Потом и об учёбе можно подумать.

- Длинное занятие, - присвистнул Ромка.

- Какие наши годы? И начнём, и закончим.

- Устал я, - признался Ромка.

- Домок? - скривился Гарька. - Хозяйство справное, жёнушка сдобная…

- Всегда ты так, - грустно сказал Улизин. - Что плохого в справном хозяйстве?

- Мещанство! - отрезал Гарька.

- Прав комиссар - неуёмный ты человек, - бросил Ромка с досадой.

* * *

Товарищ Тонька не забывала новых знакомцев, забегала каждый день: приносила новости, знакомила красноармейцев с местной комсомолией. Девушка она была видная, весёлая; даже комсостав отряда не отказывался прогуляться с ней по набережной по случаю погожего вечера.

Серафим звал её «Тосей», комиссар - «эээ… товарищ Нимфадорова», а Лютиков величал «Антониной Фёдоровной», чем ужасно её сердил.

Воскресным вечером Нимфадорова вытащила на прогулку всех, до кого дотянулась. Помполит с Георгиной остались на квартире: Лютиков шерстил материал на предмет политзанятий, Георгина ему помогала. Зато к компании присоединились Новил и Храпов. Рядом вышагивал Зуб; могучую шею пса охватывал новенький, только сделанный Храповым ошейник с заклёпками, и видно было, что Зуб гордится ошейником не меньше, чем Улизин - выходными галифе из синей диагонали.

Тонька, распираемая энергией, уволокла комиссара с Чернецким далеко вперёд; остальные шли не торопясь. К вечеру набережная, превращённая солнцем в раскалённую печь, начала остывать; море дышало на неё прохладой, будто мать - на обожжённую ладошку младенца.

По мостовой прорысил конный оркестр. Лошади были крупные, кормленые, но шли нестройно, пугаясь бухавших литавр.

- У хозяйчиков изъяли, - сказал Улизин.

- Ромка, а тебе хозяйчиков не жаль? - спросил Долгодумов. - Такие же крестьяне, как твой отец. Они ведь этих коней растили, выкармливали… а потом лишились в одночасье. Теперь придётся пахать на бабах.

- Мужик - он куркуль, на общее благо положил с прибором. Придёшь к нему добром коня попросить, он тебя шлёпнет из обреза и свиньям скормит, и сам рядом ляжет, чтобы только коня не давать.

- Кто-то вечера мечтал о справном хозяйстве, - заметил Гарька.

- Ты, друг, не путай, - Ромка внушительно поднял палец. - Лошади и тягловой скот должны быть общественными, и поля тоже. Помрёт в семье кормилец, сыновья в город подадутся или служить уйдут, заболеет кто или старики одни останутся - с единого поля весь колхоз прокормится, да ещё и прибыток будет. Корова в каждой семье должна быть своя, куры там, свинья, огород - без этого нельзя. А что страдают хозяйчики… я, Новил, всякого навидался: и баб поротых, и ребятишек расстрелянных, и как избы горят, и как раненых добивают. Я через всё это сильно равнодушный стал. Мне теперь ни одного врага советской власти не жаль.

- Полагаешь, они враги? - задумчиво протянул Долгодумов.

- Коли не друг - значит, враг, - отрезал Ромка. - Пущай скорей определяются со своей позицией, а не то мы их в другую ставку определим.

Внезапно сзади раздалось:

- Стой!