Svengaly - Красноармеец Горшечников

От внезапной обиды глаза Георгины налились слезами. Слов не нашлось - сделав шаг вперёд, она влепила комиссару звонкую пощёчину, вылетела за порог, хлопнула дверью так, что сотряслись стены.

- Динамитная женщина! - только и вымолвил потрясённый Филипп Филиппович.

- Это она любит, товарищей колотить, - подтвердил Ромка. - Уж сколько раз я от неё по морде получал! Сама маленькая, а свирепости на волчицу. Как другую бабу почует, так сразу…

- Иди отсюда к чёртовой матери, Улизин. - Комиссар потёр щёку. - Делать нам больше нечего, как про твои похождения слушать. Выискался тоже кавалер Фоблаз.

- Кем он меня обозвал? - спросил Ромка, спускаясь по лестнице. - Обругал, что ли?

- Старая какая-то книжка, я не читал, только слышал, - отозвался Гарька. - Вроде был такой известный ходок по дамскому делу, угодник и соблазнитель.

- Точно я, - приосанился Ромка. - Я до женского полу ужасть как лют.

На крылечке Хмуров чинил сбрую, Тонька стояла рядом и рассказывала про лесосеку, которую на добровольных началах строили комсомольцы за Сахарной Головой.

- Будем снабжать дровами школы, больницы, семьи вдов…

Мимо неё пробежала Георгина, с размаху села на скамейку под шелковицей. Гнилые доски хрустнули, Георгина плюхнулась наземь. Друзья не сдержали смеха.

- Вот как, смешно вам? Замечательно! - Георгина, едва дыша от гнева, отряхнула юбку. - Можете хоть водку пить, хоть в бубен бить, я же записываюсь в женский краснознамённый батальон имени Веры Засулич!

Горшечников и руки опустил.

- Бросаешь нас, значит?

Георгина смутилась, прикусила уголок косынки.

- Неужели будете скучать?

- Скучать! - возмутился Ромка. - Лучший пулемётчик в отряде дёру даёт - нам что, «яблочко» плясать? Извиняйте, не тянет.

- У тебя, Улизин, патриархальные взгляды на женщину, - сказала Георгина с обидой.

- Оно конечно, - промолвил тихонько Хмуров, - в прежние времена женщина в семье завсегда пулемётным делом занималась. Выйдет на луг с «максимом» и давай косить.

Тонька расхохоталась.

- Я себя удерживать не позволю, - проговорила Георгина совсем уже неуверенно.

- Назло комиссару отморозишь уши, - кивнул Хмуров. - Оставь это, нехорошо придумала. Что у нас воевать, что в другом полку, всё одно без дела не останешься. Только здесь все тебе старые боевые товарищи, а там ещё неизвестно, как получится. Вот в мирную жизнь мы бы хоть теперь тебя отпустили.

Георгина опустила глаза и задумалась.

- Хорошо. Временно погожу переводиться.

- Вот и ладно. - Хмуров поднялся, перекинул сбрую через плечо. - Хуже нет, когда личные фанаберии ставят выше общего дела.

- У неё не фанаберии, а душевная несовместимость, - сказал Гарька. Теперь, когда Георгина отказалась от мысли уйти, он был готов поддерживать её по всем вопросам.

- Сердечная рана. - Улизин закатил глаза.

- Не выдумывай, - пожалел подругу Гарька. - Это попранное чувство собственного достоинства.

- Гарька, ты у меня теперь самый любимый! - Георгина чмокнула Горшечникова в щёку.

Ромка хмыкнул.

Гарька приобнял Георгину за талию, обернулся: Север смотрел на них из окна, как удав.

- Могу проводить тебя до партшколы.

- Не слышал, что сказал комиссар? Если я выйду в город, меня отправят под арест.

- Он это не всерьёз.

- А я всерьёз. Не буду его просить.

- Ладно. Давай я сам зайду к Златоверхову и заберу книжку этой вашей Цветаеву.

- Не надо. Она про любовь, а я сейчас не хочу про любовь. Не нужно это, когда сражаешься за революцию. Нам нужно иметь сердце из нержавеющей стали!

Тонька посмотрела на Георгину искоса, но ничего не сказала, только сочувственно дрогнула бровями.

С улицы заглянул Шнобцев, поводил глазами.

- Мне бы Чернецкого, - сказал он просительно.

- Ушёл он, - откликнулся Хмуров. - Скоро будет. Передать что?

- Не, я так…

- Опять финтишь? Ну-ка, иди сюда.

Шнобцев боком просочился в калитку.

- Я заявлению хочу сделать, - сообщил он, понизив голос.

- Какую ещё заявлению?

- Мне хмырь один хлебные карточки предлагал. Есть у меня одна штука… сменять хотел.

Гарька присвистнул.

- Что за хмырь? - Тонька взяла Шнобцева за плечо. - Ты согласился?

- Дурак я, что ли, на такое подписываться? - Шнобцев пренебрежительно дёрнул носом. - Такими делами заниматься - надо все ходы-выходы в городе знать, иначе только до «стенки» доиграешься.

- Серафим тебе зачем - подсказать ходы-выходы? - иронически спросил Гарька.

Шнобцев посмотрел на него с сожалением.

- Говорю же - заявлению сделать! Как того хмыря возьмут, чтоб знали: я к этому делу никогда не причастен. - Он оглянулся через плечо и прошептал: - Мало что спекуляция, так я карточки в руки взял - ну, взял! за погляд не сажают! - а там в уголке - кровь. Отдал я эти карточки, и дёру.

- Сможешь узнать этого человека? - спросила Георгина. - Покажешь место, где его встретил?

- Я-то покажу, а толку? - Шнобцев пристроился на уцелевшем куске лавочки. - Он уже давно эти карточки продал, и ищи ветра в поле. Да и не узнаю я его. Мы в подворотне говорили, там темно, картуз у него, опять же, был на нос надвинут. Оно и понятно: у кого на руках кровь, тот рожей светить не станет.

- Пойдём к комиссару, - сказал Хмуров.

- Чего сразу к комиссару? - ощетинился Шнобцев. - Не пойду!

- Да ведь ты ничего плохого не сделал.

- Сделал или нет, а всегда Шнобцев виноват!

Доспросить не успели - вернулся Серафим.

- Опять проштрафился? - спросил он весело. - Признавайся, что натворил?

- Видали? - ткнул в него пальцем Шнобцев. - А вы говорите, ничего плохого не сделал.

Хмуров кратко пересказал его историю. Чернецкий сдвинул брови.

- Вот, значит, как. Что ж, братец, к комиссару идти надо, а потом в Чека.

- Ни в чём не признаюсь, - сказал Шнобцев твёрдо. - От всего отопрусь. Какие ещё карточки? Не было никаких карточек, и хмыря не было, и ничего я вам не говорил.

- Ты боишься? - уточнила Георгина.

- А то нет! Большая радость, когда «перо» под рёбра сунут.

- Что я вам говорила? - Георгина рассерженно дёрнула себя за прядку. - Ни малейшей сознательности, один эгоизм и шкурничество!

- Вы, конечно, ни Бога ни чёрта не боитесь, - фыркнул Шнобцев. - Между прочим, это в вас говорит внутреннее дворянство.

Георгина приоткрыла рот.

- Внутреннее дворянство? - заинтересовался Серафим. - Это как?

- Я, между прочим, не дурак, тоже книжки читал! Откуда произошли дворянский класс? От рыцарей. А кто такой рыцарь? Немецкий «риттер», сиречь - «конник». - Шнобцев обвёл ошалевших слушателей победоносным взором. - Сядет, значит, такой на коня, нос задерёт, и все ему с высоты кажутся нестоящей мелочью. Один такой конник завёлся, потом сына родил - и тот тоже конник, и пошло-поехало. А когда ты всю жизнь пехтурой, тут-то ты самый народ и есть. В строю по многу дней, сапоги в пыль. Ешь на ходу и спишь на ходу. Видал, как с открытыми глазами спят? Я раз вышел из такой дремоты, гляжу - один. И ночь хоть глаз выколи. Отстал от своих, заснумши. Иду я в темноте, вижу - звёзды. Пошёл на них, и невдомёк спросонья, что больно низко. Подошёл - а это волки. Хорошо, сытые были, трупов нажрались, а то бы конец. - Шнобцев шмыгнул носом. - Вы, товарищи, меня не прогоняйте, не то за старое примусь. А если оставите, я вам пригожусь, уж будьте уверены.