Friyana - По другую сторону надежды

Хотя — уж лучше бы не снисходил. Гарри пытался и не мог поверить, что Драко способен беспокоиться о чем-то еще.

Снейп? Снейп такой же слизеринец, и все, что он может сказать — подчинись, прогнись и жди лучших времен. Это, простите, чтобы в подобие Снейпа же в итоге и превратиться, видимо, да? Оно и видно, как он в своей жизни допрогибался… Уж лучше умереть сразу, чем вот так — как Северус… При всем к нему, опять же, уважении…

Одиночество — беспросветное, отчаянное, глухое одиночество — вот что ощущал Гарри ежесекундно, просыпаясь каждое утро, обедая рядом с Малфоем в столовой, бродя по поместью по вечерам, сидя в библиотеке или лежа в кровати перед сном. Временами ему казалось, что он отдал бы все за то, чтобы снова стать человеком — именно потому, что люди лишены осознания этого безжалостного факта. Они могут заблуждаться, полагая, что их кто-то способен понять, могут верить в тепло чьих-то рук и искренность чьей-то души. У них есть души, да и понимать-то там, если уж честно, почти нечего… Быть человеком — бессмысленно, но легко. Гарри ни о чем не жалел так в эти недели, как о тех временах, когда у него была иллюзия чьей-то близости.

Наткнувшись однажды на свой старый альбом с колдографиями, он вцепился в него и просидел весь вечер, листая страницы и глядя на заливисто смеющегося Рона, на близняшек Патил, игриво подмигивающих в камеру, на светящуюся нежность в глазах Гермионы — той, которая еще помнила, что это за чувство, и была способна его испытывать… На Виктора Крама, смущенно обнимающего ее за плечи, и на бесконечный океан за их спинами. На Колина Криви — это был единственный раз, когда Гарри умудрился отобрать у него фотоаппарат, чтобы запечатлеть его самого — у мальчишки тогда был такой взгляд, будто до его персоны снизошло солнце с небес, и он вот-вот разорвется от счастья…

Их было слишком много, и они улыбались, Мерлин, как же они улыбались! Будто и не существовало на свете никаких Темных Лордов, и стены Хогвартса могли оградить их от всего, что могло помешать им жить. Они смотрели на Гарри, все — и Ханна Эббот, и Эрни Макмиллан, и Дин Томас, и Джинни, и Невилл, и даже Финниган, наверняка еще не подозревающий о том, во что его в итоге вынудят вляпаться, чтобы чужие стратегические планы не полетели насмарку…

Они смотрели со страниц альбома, и Гарри потерялся в их лицах, впервые за последний год поняв, почувствовав, как много он потерял по вине Дамблдора, вынудившего его превратиться в стихийного мага. Он променял свет дружеских улыбок на горящие пламенем сны и жжение в груди, и это — все, что у него теперь есть. Это — и еще пустота впереди. И статус врага отечества, да.

Утром, никому ничего не сказав, Гарри молча аппарировал на городское кладбище, и, найдя там могилы Уизли, молча сидел рядом с ними полдня, глядя на аккуратные холмики земли. Он не мог объяснить даже сам себе, что забыл здесь и что пытается отыскать. Он был уверен только в одном — ему было стыдно находиться рядом с ними, и поэтому он должен остаться. Это было правильно — то, что он, наконец, нашел в себе силы почувствовать, что ошибся, чудовищно, непоправимо ошибся когда-то. Может быть, выбрав Малфоя и оставив своих друзей умирать без него, в одиночестве. А, может, когда расстался с Джинни, не потрудившись побеспокоиться, что между ними происходило, и почему она отчаялась найти поддержку у него, сбежав в итоге к Невиллу.

Или, может быть, еще раньше, когда после смерти Чарли он испугался, что она тоже обвинит во всем его, Гарри Поттера, который все еще не убил Темного Лорда и не остановил войну. Испугался настолько, что закрылся от нее, воспринимая в штыки каждое слово, каждую просьбу о помощи. А ведь они были, просьбы — завуалированные, непрямые, робкие — но были. Он просто побоялся их услышать. И Джинни пришлось убедиться, что ее герой, ее рыцарь, спасший ее от смерти несколько лет назад, облез и сдулся, превратившись в фантом. Он бросил ее одну, когда она так отчаянно в нем нуждалась, а потом смертельно обиделся на нее же — на самом-то деле, за то, что сам, честно сказать, выглядел полным придурком, оказавшись в ее постели, и побоялся быть рядом с той, кто знала — он отвратительный любовник. Побоялся читать это в ее глазах каждый раз.

Прелесть какая, не правда ли? Обнаружить, что девушка, которую ты любил и которая согласилась переживать смерть близких в одиночестве, лишь бы не беспокоить тебя, лишь бы ты был доволен, умерла в итоге только потому, что тебе было стыдно признаться самому себе в этом. Только потому, что ты вел себя, как скотина, и не видел ни черта, кроме Малфоя, а она казалась тебе всего лишь мешающим, отвлекающим фактором… Черт, да тогда все так казалось…

На следующий день Гарри снова сидел рядом с присыпанными землей холмиками, и заставить себя вечером встать и уйти почему-то казалось кощунством. Наверное, потому, что в глубине души Гарри был уверен — это они должны были жить сейчас, в этом чертовом мире, после смерти Темного Лорда. Они, а не он.

* * *

— Где ты был?

Обернувшись, Гарри с удивлением увидел устало прислонившегося виском к косяку Малфоя. Тот стоял, сложив руки на груди, и с каким-то странным оцепенелым облегчением разглядывал мокрого от дождя, взъерошенного Поттера.

— Гулял… — в тон ему негромко ответил Гарри.

Ругаться не хотелось совершенно. Он был вымотан и выжат сегодняшним днем, ничем не отличавшимся от череды предыдущих, и только очередной ссоры с Драко ему сейчас не хватало…

Малфой терпеливо вздохнул и закусил губу, с отчаянной мольбой глядя в смуглое лицо.

— Поттер… — чуть слышно прошептал он. — Поттер, только не говори мне, что ты аппарировал вот с этой вот самой палочкой, на которой до сих пор наверняка следящее заклятье, и шлялся потом по городу — или где ты там шлялся…

Гарри медленно поднял голову и облокотился на стол.

— Так это, вроде бы, моя палочка, — напряженно ответил он. — Может, мне теперь из дома не выходить, раз всем вокруг не нравится, что я ей пользуюсь?

— Где ты был? — мягко повторил Драко.

В его серых глазах светилась вселенская усталость, как будто он перенервничал настолько, что уже не был способен испытывать какие бы то ни было эмоции, и почему-то эта мягкость и эта сломленная покорность его позы, дрожащих губ, горькой складки у рта — подействовали на Гарри, как удар под дых. Почему-то все злые слова и все напряжение вдруг смыло волной, и он расслабленно опустился на пол, запуская пальцы в спутавшиеся мокрые волосы, невольно задаваясь вопросом — быть может, Малфой все же не настолько сволочь, как хочет казаться?..

— На кладбище, — вздохнув, тихо проговорил Гарри, глядя в пол. — Навещал… Рона. И остальных…

Драко издал полузадушенный писк, и, подняв голову, Гарри увидел, как он беспомощно прижимает руки ко рту, глядя в потолок.