айронмайденовский - Фанфик Четверо лучших

— Т-тебя?! Заж-живо? — он даже стал заикаться. Может, в самом деле не помнит?

— Ага, меня, — подтвердил я. — По счастью, нас обоих отец и крёстный успели окатить водой. Меня — чтобы потушить, тебя — за компанию. После чего ты, мокрый как мышь, встал и ушёл. Когда Северус поднялся за тобой, ты валялся на кровати абсолютно невменяемый. Не знаю, какой он тебе диагноз поставил, но мы с ним влили в тебя все лекарственные зелья, какие только сочетались, а тебя при этом трясло, ты был горячий как печка и нёс околесицу.

Поттер сидел на кровати и слушал, открыв рот. Я кое-что вспомнил, протянул руку к столу.

— Ну-ка, пей вот это.

Он проглотил, даже не поморщившись, видимо, настолько увлёкся. Я покачал головой, вспоминая события прошедшей ночи.

— Вообще, Поттер, это было страшное зрелище. Сначала ты отбивался от каких-то пчёл и умолял их не строить в тебе гнездо. Потом взялся биться на кровати как припадочный и орал, чтобы тебя выпустили из чулана… и ещё много всего…

Я помолчал. Страшное зрелище — это ещё мягко сказано. Поттер дико лягался, разбил несколько флаконов с зельями и собственные очки. Накладывать на него Петрификус мы со Снейпом просто побоялись — неизвестно, как может отреагировать накачанный зельями организм. При этом Поттер буквально захлёбывался криками, просил простить, заверял, что это не он, и не надо заколачивать его в чулане. Потом лежал, плача, и скулил что-то. Я вышел, чтобы найти на кухне чего-нибудь попить, и поэтому не знал, что наш герой ещё нагородил. Когда вернулся, крёстный сидел с безумным выражением лица и не сразу понял, о чём я его спрашиваю. Что случилось, он, естественно, не ответил. Когда я шёл спать, Поттер был относительно спокоен и, кажется, даже улыбался в забытьи.

Проснувшись, я узнал, что всё утро с ним просидел отец. Нам со Снейпом он рассказал, что Поттер вначале посмотрел на него вполне осмысленно и с каким-то детским восхищением спросил:

— Вы ангел? — на что тот, не задумываясь, ответил, что если и ангел, то явно падший. С радостными слезами Поттер тянулся к нему, в конце-концов, даже отец не выдержал, и до обеда герой магического мира проспал, держа его за руку. Жаль, я не застал этой картины…

Ближе к вечеру Поттера оставили на меня и Типпи, но за его состояние уже можно было не беспокоиться: бреда не было, жар спал так же внезапно, как и появился. Вся болезнь уместилась менее чем в сутки.

— И что, всё так и было? — потрясённо спросил мой бывший недруг. Я воззрился на него и только потом сообразил, что свои мысли проговаривал вслух.

— Да… — небрежно ответил я. — Именно так.

Он закрыл лицо руками и стал раскачиваться взад-вперёд.

— Мерлин, какой позор… — простонал он сквозь сомкнутые ладони. Я встал, пересел к нему на кровать. На Поттере была чёрная ночнушка, слишком большая для него, поэтому плечо торчало из ворота, и я осторожно коснулся его. Он дёрнулся от прикосновения, попытался отстраниться.

— Слушай, — сказал я. — Я тебе дико завидую.

Он поднял на меня блестящие глаза.

— Чему тут завидовать?

— Как чему? Тому, что ты слизеринистей меня!

Он смотрел непонимающе, наверное, думал, что я издеваюсь.

— Судя по твоим кошмарам, ты прошёл такое, что мне и не снилось, — объяснил я. — Даже с моим… гм… опытом. Меня не третировали день ото дня безумные родственники, не морили голодом, не запирали; мне никогда не снилось, что меня хотят сожрать пчёлы-людоеды — и откуда ты их взял? И всё равно ты выжил, — я поймал его взгляд и добавил: — Знаешь… Гарри… я бы не смог.

Я говорил правду. Только сейчас я понимал истинную разницу между мной и им. Он привык к боли и холоду. Для меня же один удар — пусть и нечеловечески жестокий — едва не стал концом жизни. Как мог я плакать и жаловаться отцу, если шесть лет бок о бок со мной учился человек, для которого подняться после сокрушительного поражения было делом естественным и, более того, необходимым? Человек, у которого никогда не было защитника или кого-то, кому можно поплакаться на свои беды?

Для слизеринца свойственно признавать свои ошибки. Одну из них я сейчас признал: я был слеп и не видел, что Поттер сильнее меня, а я просто слабак, готовый расклеиться от любой неприятности.

Однако он этого не понимал. Сидя на кровати, он машинально поддёргивал вверх спадающий вырез рубашки и недоверчиво смотрел на меня.

— Только не надо просить прощения, — оборвал я его готовые сорваться извинения. — Северус нам объяснил, что для тебя быть спокойным и рассудительным — смерти подобно. Так что это нормально.

У честного и требовательного к себе гриффиндорца задрожали губы.

— Я же… я же…

— Знаем, — коротко сказал я.

— Что знаете? — переспросил он. Я помолчал, подбирая слова.

— Что тебе помощь в Тёмных Искусствах нужна была в последнюю очередь, только ты и сам об этом не знал, пока не сорвался. Прекрати, Поттер, — велел я, пока он, чего доброго, не разревелся. — Я могу себе представить, как это, когда рядом нет взрослого, которому можно доверять.

— Был… — тихо сказал он. Нет, сейчас точно заплачет.

— Твой крёстный, да? — поддаваясь его тону, спросил я. Кое-что о Блэке я знал, хотя Снейп не мог говорить о нём, не плюясь ядом.

— Да, — ответил Поттер и всё же не удержался: — Прости. Что я скажу твоему отцу?

Я рассмеялся, показывая, что на самом деле нет ничего страшного.

— Ничего не говори.

— Но я же тебя чуть не убил…

Я доверительно наклонился к нему, уже позабыв о том, что необъяснимым образом вызываю у Поттера приступы неконтролируемого желания:

— Скажу по секрету, особой опасности не было. Подумаешь, рубашкой больше, рубашкой меньше…

— И что ты на это скажешь? — в тишине голос Люциуса прозвучал слишком громко. Я долго молчал, прежде чем ответить, потом повёл палочкой вокруг. Защита стоит на моих комнатах, но в кабинете Люциуса лучше всё перепроверить. Он заметил, поморщился от моей паранойи:

— Я же говорил тебе, хозяина нельзя подслушать в его доме.

— Я так… — меланхолично ответил я. — От всяких крыс…

Он промолчал. Наверняка не забыл ещё тот случай, когда восемнадцать лет назад обнаружилось, что Петтигрю имеет привычку подглядывать за купающейся Нарциссой в щель в полу.

— И всё же, — спросил он снова. — Твоё мнение?

Я подумал ещё.

— Недалёк тот момент, когда в армии начнётся разброд и шатание.

— Вот я о том же, — подхватил он. — Завтра операция, а люди уже не понимают, ради чего всё делается. Белла не в счёт. Ей-то плевать, ради чего.

— Что сказал тебе Августус? Он запнулся как раз тогда, когда я подумал, что он сейчас заявит, что с удовольствием смотался бы в Австралию навсегда.

Люциус усмехнулся, звякнул тарелкой, — я помнил, что на ней лежит разрезанное на тонкие ломтики яблоко.