rain_dog - Летучий корабль

- А почему ты не подошел ко мне?

- Вот представь себе, что было бы, если бы подошел. Боюсь, дальше события развивались бы по тому сценарию, о котором мы говорили с тобой вчера — я хватаю тебя, вопящего, за руку, сажаю в машину, ты сопротивляешься, кричишь, что никуда со мной не поедешь, что я ломаю тебе всю жизнь. Так?

- Так, — вынужден признать я.

- Ну вот, поэтому пришлось проявить определенную осторожность — сидеть в совершенно немыслимом виде под бугенвиллией в вашем ресторане…

- Приезжать по ночам на машине к моему дому…

- А, это ты все же заметил… Не обижайся, Гарри, — мягко продолжает он, — я не хотел тебя обидеть. На самом деле я просто не знал, как мне подойти к тебе, не знал, что сказать тебе, боялся напугать…

- Вспугнуть ты меня боялся, охотник, — ворчливо говорю я.

- Можно и так сказать.

Он не спорит. Я и забыл, что хищники могут подолгу сидеть в засаде, только, похоже, на этот раз опасаться когтей и зубов мне не нужно. Еще вчера, когда мы были в клинике, да и потом, когда он сидел со мной и гладил мои волосы, у меня появилось странное ощущение, раньше совершенно мне неведомое. Что я больше не один… Странно, я дожил до двадцати четырех лет, абсолютно не понимая, что это такое. А вот вчера, когда он не позволил выстричь мне дурацкий клок волос над ухом в клинике — как будто все изменилось…

Он забирает чашку из моих рук, чуть поворачивает голову, чтобы поставить ее на столик, полоска света, просочившаяся сквозь неплотно задернутые шторы, падает на него… И я невольно протягиваю руку к его волосам, по-прежнему собранным в хвост. Тогда, на пиратском острове, на Кесе — я еще всегда этому удивлялся — у него не было ни единого седого волоса, но вот теперь… Нет, если не присматриваться, то он по-прежнему черен, как ворон, только вот теперь в его оперении очень много серебристых ниточек.

- Северус, у тебя…

- Заметил, — отзывается пират, вновь поворачиваясь ко мне. А потом, глядя мне прямо в глаза, вдруг спрашивает очень серьезно: — Гарри, а тебе когда-нибудь приходилось хоронить любимого человека?

- У тебя кто-то умер, Северус?

— Ты у меня умер, глупый, — отвечает пират, а я смотрю на него и даже не сразу понимаю, ЧТО только что услышал.

На самом деле тот день, когда я слышу совершенно невероятное признание Северуса, становится началом моего выздоровления, хотя наш разговор за завтраком… я даже не знаю, как мне быть. С одной стороны эта безумная слепящая радость, разгорающаяся с каждым мгновением все сильнее — он любит меня! Он сам сказал! Он любит! И всегда любил, и ему плевать на магию, плевать на то, что я теперь совершенно обыкновенный маггловский парень, не маг, не герой — никто, как он сам говорил когда-то! А так как у меня все на лице написано, он прекрасно видит эту искрящуюся радость, наклоняется, целует мои восторженные глаза, я обхватываю его за шею, боюсь лишний раз вздохнуть — только прижимаюсь губами к тонким полоскам шрамов чуть выше ключиц — следам змеиных зубов. И в тот момент, когда я так ясно различаю эти тонкие белые рваные зигзаги… как удар, оплеуха… Я в ужасе отстраняюсь от него, вглядываюсь в его все еще смеющиеся глаза:

- Северус, но я же… я же сделал все это не для того, чтобы отомстить тебе… Я не хотел, я просто не мог там больше жить, понимаешь, там для меня совершенно ничего не было, все пустое, не мое… я не хотел.

Его пугает эта мгновенная перемена в моем лице:

- Гарри, успокойся немедленно. Не вздумай себя винить, ты что? Мне вообще не надо было ничего говорить тебе…

«Как не надо? Ты же только что сказал, что …», — я даже мыслить связно не могу.

- Северус, я тогда совершенно не думал ни о ком — ни о тебе, ни о сэре Энтони, ни о Драко… Понимаешь, я просто не мог иначе. Меня… словно затягивало, будто я должен был сделать это, должен был умереть вот так.

- Прекрати немедленно, — он прижимает меня к себе крепко-крепко, так что, мне кажется, я чувствую сейчас каждую клеточку его тела, — ты ни в чем не виноват, все получилось так, как получилось. Если ты станешь винить себя — что тогда делать мне?

А потом, уже чуть отстраняясь, смотрит на меня и говорит:

- Если хочешь, я даже готов покраситься. В блондина. Буду, как Малфой.

И я без малейших переходов начинаю смеяться. Северус мягко проводит пальцами по моим нижним векам — на подушечках его пальцев блестит влага.

- Все понятно, — со вздохом говорит пират, и достает из ящика стола таблетки.

А потом у меня страшно болит голова, я даже уверяю его, что очень жалею, что не умер раньше. Но он просто остается сидеть рядом со мной, ждет, когда подействуют лекарства, а когда я просыпаюсь через пару часов, у меня почему-то появляется стойкое ощущение, что вот теперь все хорошо.

И дни действительно текут своим чередом — после завтрака появляется Сэмюэль, дотошно расспрашивает меня о самочувствии, потом выдает Северусу очередные рекомендации, они спускаются в сад или просто еще какое-то время разговаривают внизу, потому что пират возвращается не сразу. Я уговариваю его не сидеть со мной круглые сутки — мне кажется, ему должно быть скучно вот так часами стеречь меня, но тут он почему-то не согласен. Только пару раз в день позволяет себе спуститься вниз по каменной белой лестнице, ведущей к морю, чтобы искупаться — а я потом, как щенок, долго обнюхиваю его пахнущую морем кожу и мокрые волосы — он смеется.

Он читает мне вслух книги, я не очень вдумываюсь в содержание, просто слушаю его низкий негромкий голос.

Когда окончательно становится ясно, что моему здоровью больше ничего не угрожает, мы даже пишем письмо Рону и Гермионе, потому что он, оказывается, тоже обещал известить их, как только найдет меня, а я… я вообще пропал, хотя мы обычно списывались с ними каждые два-три дня. Он не дает мне ноутбук, опасаясь, что мерцание экрана нанесет непоправимый вред моим глазам. Или хочет знать, что именно я напишу им… мне не кажется, что это повод для ссор, поэтому мы придумываем текст вместе — осторожный и обтекаемый. Видимо, в итоге настолько непонятный, что на следующее утро мы получаем недоуменный ответ от Гермионы, нет, скорее, вопрос: «Гарри, что у вас там происходит?» И во втором письме приходится выражаться яснее, будучи готовыми получить на следующий день полное охов и причитаний письмо о том, что я же мог убиться!

А еще мы играем с ним в карты, нет, ничего сложного, какие-то совсем детские игры, потому что мне нельзя напрягаться, да мне, сказать по чести, и не знакомы правила тех игр, которыми пристало занимать себе сиятельным господам в перерывах между сигарой и виски. И пират ужасающе жульничает, причем делает это без всякой магии. Однажды я даже уличаю его в том, что он попросту уселся на карту, показавшуюся ему лишней в не очень благоприятном для него раскладе. Я любуюсь его красивыми руками, небрежно тасующими колоду, он перехватывает мой взгляд, ерошит мне волосы, вот уже пару дней свободные от всяческих повязок — ранка над ухом стремительно заживает.