Керстин Гир - Таймлесс. Сапфировая книга

— Всё точно так же, — ответил Гидеон и взял мою руку. — Но в 18-м веке на этот счет было много формальностей. Девушку не приглашают к танцу, если не были ей официально представлены.

— Разве что она делает какие-то неприличные движения веером. — Постепенно менуэтные шаги получались очень естественно. — Каждый раз, когда я буквально на сантиметр наклоняла веер, у Джордано был нервный припадок, а Шарлотта мотала головой как фигурка, которую ставят сзади в машинах.

— Она хочет только помочь тебе, — сказал Гидеон.

— Ну да. А Земля — плоская, — фыркнула я, хотя совершенно точно этого нельзя делать в менуэте.

— Можно подумать, что вы друг друга не сильно любите.

Мы сделали поворот — каждый со своим невидимым партнером.

О? Можно подумать?

— Мне кажется, что кроме тети Гленды, леди Аристы и наших учителей нет никого, кому бы Шарлотта нравилась.

— Я так не думаю, — сказал Гидеон.

— О, конечно, я забыла Джордано и тебя. Опс, сейчас я закатила глаза, что наверняка запрещено в 18-м веке.

— Может такое быть, что ты немного ревнуешь к Шарлотте?

Я засмеялась.

— Поверь мне, если бы ты ее знал так же хорошо, как я, ты бы никогда не задал такой глупый вопрос.

— Вообще-то я ее довольно хорошо знаю, — сказал Гидеон тихо и снова взял мою руку.

Да, но только с ее лучшей стороны, хотела ответить я, но тут до меня дошел смысл сказанного и я в тот же момент ужасно взревновала.

— Насколько хорошо вы знаете друг друга… в частности?

Я забрала руку у Гидеона и протянула ее невидимому партнеру.

— Ну, я бы сказал, настолько, насколько возможно знать человека, с которым проводишь много времени. — Он коварно улыбнулся. — И у нас не было другого времени для других… э-э-э… дружб.

— Понимаю. Нужно довольствоваться тем, что есть. — Я не могла терпеть больше ни секунды. — И? Как Шарлотта целуется?

Гидеон схватил меня за руку, которая болталась минимум на двадцать сантиметров выше нужного положения.

— Я признаю, что ваше общение во время танца стало намного лучше, но все-таки… О таких вещах настоящий джентльмен не распространяется.

— Да, эта отговорка подошла бы, если бы ты был джентльменом.

— Если когда-либо я дал вам повод считать мое поведение недостойным джентльмена, прошу…

— Ах, закрой рот! Что бы между тобой и Шарлоттой ни было — меня это не интересует. И это наглость с твоей стороны — одновременно получать удовольствие от тисканья со мной.

— Тисканья? Какое отвратительное слово. Я был бы вам очень признателен, если бы вы посвятили меня в причины своего недовольства и при этом не забывали о локтях. В этой фигуре их нужно держать внизу.

— Не смешно, — прошипела я. — Я бы не разрешила тебе себя поцеловать, если бы знала, что ты и Шарлотта…

Тут Моцарт снова кончился и загремел Linkin Park. Ну и хорошо, он больше подходил под мое настроение.

— Я и Шарлотта — что?

— Больше, чем друзья.

— Кто это сказал?

— Ты!

— Ничего подобного.

— Ага. То есть, вы еще никогда… ну скажем — не целовались?

Я забыла о приседании и лишь метала молнии из глаз.

— Этого я тоже не говорил. — Он поклонился и вытащил айпод из моего кармана. — То же самое еще раз. С руками надо что-то делать. А в остальном — замечательно.

— Зато твое общение не на высоте, — сказала я. — Есть что-то между тобой и Шарлоттой?

— А я думал, что тебя не интересует, что происходит между мной и Шарлоттой.

Я все еще метала молнии.

— Да, правильно.

— Ну и хорошо.

Гидеон протянул мне айпод. В наушниках слышалась Hallelujah в исполнении Bon Jovi.

— Ты ошибся, — сказала я.

— О нет, — ухмыльнулся Гидеон. — Я подумал, что тебе нужно что-нибудь другое, чтобы ты успокоилась.

— Ты… ты…

— Да?

— Тошнотворный тип!

Он подошел еще на шаг ближе, так что между нами остался приблизительно один сантиметр.

— Вот видишь — это и есть разница между тобой и Шарлоттой. Она бы никогда это не произнесла.

Внезапно мне стало трудно дышать.

— Может быть, потому что ты ей не давал повода?

— Нет, дело не в этом. Думаю, у нее манеры лучше.

— Ага, и нервы крепче, — сказала я. Почему-то я не могла оторвать взгляд от губ Гидеона. — На случай, если ты снова захочешь попробовать, когда мы будем сидеть в исповедальне или еще где-нибудь: второй раз я не позволю себя застать врасплох.

— Ты имеешь в виду, что не позволишь мне еще раз тебя поцеловать?

— Вот именно, — прошептала я, неспособная даже шевельнуться.

— Жаль, — сказал Гидеон, приблизив свои губы к моим так близко, что я почувствовала его дыхание.

Я понимала, что не веду себя так, чтобы можно было верить в то, что я так и думаю. Я и не думала так. Я вообще была молодец, что не бросилась Гидеону на шею. Но момент, когда можно было просто повернуться и отойти, давно прошел.

Очевидно, Гидеон тоже так решил. Его рука стала гладить мои волосы, и я наконец ощутила мягкое касание его губ.

There's a blaze of light in every word [19] — пел в моих ушах Bon Jovi. Я всегда любила эту чертову песню, я могла ее слушать пятнадцать раз подряд, а теперь она навечно будет связана с воспоминаниями о Гидеоне.

Аллилуйя!

На этот раз нам ничего не помешало — ни прыжок во времени, ни ехидные замечания демона-горгульи. Пока звучала Hallelujah, поцелуй был нежным и осторожным, но потом Гидеон зарылся обеими руками в мои волосы и крепко притянул меня к себе. Это был уже не нежный поцелуй, и я поразилась собственной реакции. Мое тело стало абсолютно легким и податливым, я обвила руками шею Гидеона. Понятия не имею, как нам это удалось, но в следующую минуту мы уже были на диване и там целовались и целовались… пока Гидеон резко не сел и не посмотрел на часы.

— Да, действительно очень жаль, что ты больше не разрешишь себя целовать, — сказал он, дыша несколько неровно. У него были огромные зрачки и порозовевшие щеки.

Я задумалась, как я сейчас выгляжу. Так как я временно превратилась в человеческий пудинг, самостоятельно я вряд ли сумею изменить свое полулежачее положение. С ужасом я поняла, что не имею ни малейшего понятия, сколько прошло времени с окончания Hallelujah. Десять минут? Полчаса? Всё было возможно.

Гидеон посмотрел на меня, и мне показалось, что в его взгляде было смущение и растерянность.

— Нам нужно сложить вещи, — сказал он наконец. — И срочно сделай что-то с волосами: они выглядят так, будто какой-то идиот обеими руками там рылся, а потом швырнул тебя на диван… Кто бы нас ни ждал, он сразу обо всем догадается… О, не смотри на меня так, пожалуйста!

— Как?

— Как будто ты не можешь двинуться с места.

— Но так оно и есть, — сказала я серьезно. — Я превратилась в пудинг. Ты превратил меня в пудинг.