Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

К отцу Мальбраху приблизился отец Аширвуд, первый помощник Кроссбрина, послушал меня внимательно, и когда отец Мальбрах начал морщиться и кривиться, кивнул и сказал с полным пониманием:

— Да-да, мы понимаем ваши терзания, брат паладин. Это так трудно — принимать хоть благодарности, хоть всего лишь мирские деньги! Особенно такой чувствительной натуре.

— Золотые слова! — воскликнул я.

— Так что же вы хотите? — спросил он уже деловым тоном.

— Я собирался сказать, — ответил я, — что просто от ваших щедрот… сколько дадите, то и будет достаточно, но убоялся, что вы в своем великодушии и щедрости отдадите мне весь Храм и монастырь, а мне будет так неловко…

Отец Мальбрах, честная натура, возвел очи горе, а отец Аширвуд сказал почти весело:

— Да-да, вы все удивительно точно поняли!.. Как я слышал, брат Гарнец кует для вас какие-то особые доспехи?

Я отмахнулся.

— Да что там особого… А плату с него возьму совсем пустяковую. Я надумал, знаете ли, мир спасти, потому мне нужно, чтобы помогли в деле поискать оружия или средств против Маркуса. Потому как бы вот помогаю вам по мелочи.

Он посерьезнел, потому что в моем голосе разом пропали даже намеки на шуточки, отец Аширвуд их уловил сразу, это отец Мальбрах все принимал за чистую монету.

— Не могу обещать, — ответил Аширвуд так же серьезно, — что все бросят свои дела и бросятся вам на помощь, однако часть наших братьев выказывала серьезные желания хотя бы попытаться дать отпор Багровой Звезде Дьявола, как они ее называют.

Я ощутил, как гора медленно сползает с плеч, но сказал сдержанно:

— Но большинство считает ее карающим мечом Господа?

Он посмотрел на меня испытующе.

— И что?.. У вас тоже есть выбор, чем ее считать.

— Большинство всегда неправо, — сказал я.

— Тогда ваш выбор ясен, — произнес он с холодком. — Не могу сказать, что я верю в ваш успех, Багровая Звезда — это не темная тень в закоулках пещеры, однако все-таки успеха желаю, несмотря на свои убеждения.

За нашими спинами распахнулась дверь, тихий скромный монашек пролепетал, опустив глазки долу:

— Отец настоятель готов принять брата паладина.

— Иду, — сказал я, — простите, святые отцы, но мир спасать тоже надо. И это не совсем шуточка.

Я махнул рукой и прошел под арку двери, что почтительно придержал для меня вежливый монашек.

В приемной двое монахов заполняют убористым почерком длинные листы бумаг, в мою сторону даже не посмотрели.

Монашек взялся за ручку двери с вырезанным на ней большим крестом.

— Сюда, брат паладин.

Я перешагнул порог, что-то во мне сразу ощетинилось и взъерошилось, готовое то ли к бою, то ли к яростному сопротивлению, но в комнате тихо и пусто, за исключением самого аббата за столом возле окна.

Выглядит он маленьким и сухоньким, но это, наверное, потому, что и стол для слонов, и чернильница фунтов в десять, и кресло такое, что я бы в нем мог сесть вместе с Аскланделлой.

— Отец настоятель, — сказал я почтительнейше, — я счастлив, что вы сумели выкроить в своем плотном календаре встреч и великих свершений щелочку и для меня, весьма скромнейшего паладина Господа…

Он сделал слабый жест рукой.

— Садитесь, брат паладин. Как бы гладко вы ни строили речь, я вижу ваше горькое разочарование.

— Горькое разочарование? — воскликнул я. — Как можно, отец настоятель? Это не разочарование, я просто убит. Раздавлен. Размазан по стенам.

На стул я, однако, сел вежливо, не разваливаясь и не устраивая руки на подлокотниках, напротив, наклонился чуть вперед, выказывая крайнее почтение, как старшему по возрасту, так и самому главному в иерархии.

Ощущение могучей силы продолжало тревожить, но я не видел признаков опасности, да и чутье молчит, так что ладно, это на потом.

Аббат посматривал на меня из-под дряблых приспущенных век добрыми старческими глазами.

— Сын мой, — сказал он наконец мирно, — ты весьма горяч и нетерпелив… что и понятно в твоем возрасте. Мы уже почти верим, что ты не визитатор. Однако, прости, даже перед самыми высокими гостями из Ватикана не раскрываемся. То есть раскрываемся, конечно, но не во всем и не везде.

Я охнул.

— Даже сейчас? После того, как я разобрался с этой темной тварью, что вылезла из Целлестрина? Разве это не работа паладина? А разве паладин пойдет в визитаторы?

— Верно, — согласился он. — Однако же, пока работаешь над некоторыми вещами… несколько непривычными для большинства, лучше избегать огласки… пока не прояснится сперва для самих. А что-то из открытого или воссозданного, бывает, лучше скрыть и не показывать даже Ватикану.

— Ого!

Он посмотрел с настороженностью.

— Не коробит? Дело в том, что Ватикан при всей своей святости частенько вынужден бывает руководствоваться и мирскими интересами. А взгляды и мнения простого народа — это совсем не то, что взгляды человека мудрого. А все короли, даже самые мудрые, вынуждены говорить и действовать в интересах простого народа, герцогов, графов и прочих баронов.

Я пробормотал расстроенно:

— Да все понимаю… Но как-то надеялся, что меня встретят как своего, все покажут, поделятся. Я, вон, готов всем делиться, хоть у меня и ничего нет!

— Думаю, — сказал он с сочувствием, — ты переживешь это горькое разочарование.

— Да уж топиться не пойду, — сказал я зло. — У вас тут и речки нет. А лезть в самые глубокие пещеры только для того, чтобы утопиться в ручье, как-то не совсем зело, а скорее скоморошно. Но все-таки многое мне кажется здесь неправильно…

— Догадываюсь, — сказал он слабым голосом. — Ты насчет гибели монахов?

— Ну, — ответил я, — это весьма тоже.

— Гибель наших монахов, — проговорил он с нерешительностью, то и дело поглядывая на меня и проверяя, как я реагирую, — не совсем та гибель, что в мирском значении…

— Это я догадываюсь, — ответил я, стараясь не показать свою реакцию, — ибо реакция на гибель была какой-то неадекватной…

Он сказал с облегченным вздохом:

— Я рад, что ты догадался сам. Или почти догадался. Паладин просто обязан быть не только с мечом, но и верой в сердце! Думаю, завтра-послезавтра ты бы окончательно связал концы с концами…

— Конечно, — сказал я уверенно; о каких концах он говорит, что я за дурак, ни одного не увидел, неужели я красивый, — еще бы! А то и уже сегодня к вечеру…

Он вздохнул.

— Ну вот, теперь ты знаешь главное. Для настоящих людей гибель не повод, чтобы перестать, как ты понимаешь…

— Да-да, — поддержал я, — мы все обязаны служить… всегда! Даже когда, увы, вот так. И вообще, если не мы, то хто? Это же элементарно… разумеется, для людей такого склада, как мы. Я имею в виду паладинов и монахов Храма Истины. Мы да, это же как иначе?