Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

— Ничего не знаем. Знаем только, что… допотопные. Да и то это не столько знание, сколько предположение.

— Значит, — переспросил я, — допотопные потопли не все?

Священники, кто слышал, только переглянулись, а Муассак сказал слабым голосом:

— Считается, что все, и это, конечно, правильно. В основном. Но из всякого правила есть исключения. Одни сумели пробраться на ковчег Ноя тайком и прятались в трюме, другие пережидали в пещерах, закупорившись наглухо и впавши в спячку, кто-то выжил, уцепившись за плавающие по безбрежному океану деревья, вырванные потопом с корнями… Таких были единицы, но они выжили и дали потомство. Или вы полагаете, что Творец намеревался спасать и комаров?

Священники остановились в сторонке, у них завязался жаркий, но сдержанный спор, в их группе, как мне видно, лидирует отец Фростер, он поглядывает на меня сумрачно, но когда один из его соратников направился к нам с отцом Муассаком, останавливать его не стал.

Священник поклонился мне, игнорируя отца Муассака, и сказал:

— Брат паладин, я отец Стоунвуд. Первый из барьеров ставили мы с отцом Фростером. Там допотопные, но не совсем те, о которых вы думаете…

Я насторожился.

— Еще какие-то?

Он кивнул, оглянулся на отца Фростера. Тот чуть наклонил голову, давая разрешение, отец Стоунвуд сказал нерешительно:

— Думаю, вам стоит сказать правду.

— Конечно, — воскликнул я, — стоит! Правду, только правду и одну только правду! Желательно всю, хотя понимаю принципы секретности и разделения ответственности…

Отец Стоунвуд сказал с тоской и злостью:

— Эти допотопные вовсе не спасались! Их задолго до потопа загнали под землю. Изолировали. И поставили стражу. Потоп вообще был великой чисткой совсем по другому поводу. Нужно было очистить землю не только от людей, сбившихся с пути, но и от всяких там чудовищ, с которыми люди слишком хорошо ладили, избавляться от них не хотели, а напротив — очень даже хорошо общались, а женщины от них рожали еще больших чудовищ…

Отец Муассак посмотрел на меня с грустью.

— Это он о стоккимах, ширнашимах и всем прочем нефилимном…

— Да, — подтвердил отец Стоунвуд, — и всем прочем. Земля была слишком наводнена этим разумным зверьем. Мир стал совсем не таким, каким его замыслил Всевышний. И если бы еще тогда этих тварей не загнали глубоко под землю, то они уничтожили бы род людской полностью, попросту употребляя его в пищу.

Я воскликнул жарко:

— Святые отцы, я готов! Надеюсь, снабдите меня особыми доспехами, оружием, одеждой, заклятиями и вкусной едой, чтобы у меня хватало сил драться с врагом… и я им покажу, кого назначили доминантом на грешной по их вине земле!

Они переглянулись, отец Муассак сказал значительно:

— Просто ждите. С минуты на минуту вас вызовет аббат.

Отец Стоунвуд прислушался, сказал со вздохом:

— Уже зовет. Идите.

Я торопливо направился к дверям кабинета аббата, оттуда выскочил молодой проворный монах и остановился, видя, как я решительным шагом направляюсь в ту сторону.

— Как хорошо, брат паладин, — воскликнул он, — что вы здесь. Отец настоятель приглашает вас срочно явиться к нему.

У настоятеля в кабинете только он сам, отцы Ансельм и Кроссбрин словно испарились, свечи горят несколько жарче — старым костям необходимо больше тепла, чем молодым, сам аббат, едва возвышаясь над столешницей, вялым жестом указал мне на кресло по ту сторону стола.

— Однажды, — сказал он старчески скрипучим голосом, — не так давно… по нашим меркам, в ворота обители постучал молодой рыцарь, отважный и чистый. Он хотел было посвятить себя Богу, душа его была чиста и сияла таким дивным небесным огнем, что его все стали называть Рыцарем Света. Он пробыл у нас всего два месяца, больше мы его держать не стали…

Я спросил в недоумении:

— Почему?

— Брат паладин, — сказал аббат с грустью в голосе, — вы как-то сказали в пылу спора, что монахи должны не свои души спасать, а душу человечества!.. Это было в азарте, вы тут же забыли, однако это действительно высшая цель монашества, и меня поразило, что вы это как-то прозрели… Вам было откровение, да?

— Скорее, озарение, — ответил я скромно. — Хотя откровения меня тоже посещают чаще, чем гуси пруд. Отец настоятель?

Он кивнул.

— Да-да, я отвлекся. У стариков это бывает часто, уж прости, сын мой… В общем, мы посовещались и решили, что он свою душу спас и без монастыря, а сейчас пусть лучше идет сражаться за душу и плоть человечества. Но не молитвами и проповедями, а тем, что умеет лучше всего: копьем и мечом.

— Здорово, — сказал я озадаченно. — Вообще-то мудрое решение. Вы здесь не просто монахи, святой отец. Вы мудрецы! Не побоюсь сказать вам со всей мужской прямотой и резкостью прямо в глаза: вы мудрецы!..

Он покачал головой.

— Мы только люди, занятые вопросами совершенствования человека. Даже не всего человека, а только той его части, что называется душой…

— Но разве Всевышний не вложил ее уже готовой?

— Но она далеко не у всех властвует, — ответил он так же мирно, — у большинства вообще спит. Недаром же говорят: мертвая душа, прожженная душа, пустая душа, продажная душа… Так вот я и подумал, может быть, тебе стоит, гм, встретиться с ним и объединить усилия? Дело в том, уж прости, но если силы Тьмы пробьют защитную стену святости, то здесь мы их удержать не сможем. И ты не сможешь, увы, даже при всей пока что непонятной нам мощи…

Я пробормотал:

— Если вдвоем получится лучше, то я не настолько дурак, чтобы отказываться. Особенно если настолько опасно. Он где-то близко?

— Нет, — ответил он, — но ты найдешь его очень легко. С твоим-то конем… Я дам тебе карту. И… отмечу для тебя.

Я молча ждал, а он, порывшись в ящиках стола, вытащил несколько свитков, прочел надписи на шнурках, все убрал обратно, один оставил на столе.

— Вот это и есть карта, — произнес он. — Смотри…

Смотрел я туповато, все-таки картографы у них хреновые, горы едва обозначены, реки чересчур прямые, пропорции искажены, словно для того, чтобы запутать прилетевших на Маркусе.

Не сразу начал улавливать нечто знакомое в очертаниях горных хребтов, всматривался так и этак, наконец спросил:

— Это карта с точки зрения шмеля?.. Или как землю видит гордый орел, сытый и довольный?

Он проследил за моим взглядом, покачал головой.

— Не туда смотришь, брат паладин. Вот эта синяя точка… присмотрись к ней.

Я присмотрелся, ничего не случилось, поднял взгляд на него, наблюдающего за мной с видом терпеливого деда, которому поручили присмотреть некоторое время за туповатым внуком.

— Вижу, — сказал я. — Точка как точка.

— Смотри дольше, — посоветовал аббат. — По-твоему, точка стоит на месте?