Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — грандпринц

Она остановилась прямо надо мной, я лежал на спине, голова еще гудит, но перед глазами уже не двоится.

— Зачем? — спросил я зло.

Она сказала раздумчиво:

— Это моя пещера. Это я брала крестьян для жертв….

— Я это понял.

— Поздновато, правда? — спросила она. — Я не знаю, кто ты, но живым тебе отсюда не уйти, если не преклонишь колени и не признаешь меня повелительницей.

— Что-то иначе заговорила, — сказал я. — Когда била в спину, то вроде бы не думала брать в слуги.

Она возразила:

— Я не думала, что ты настолько крепок. А мне нужны только крепкие слуги.

— Для опытов или для разврата? — поинтересовался я. — Если для разврата, то соглашусь, но только на одну ночь. Если понравишься, на пару…

Ее лицо налилось темной кровью, глаза засверкали безумием.

— Несчастный!.. Ты еще осмеливаешься язвить? Я не знаю, кто ты…

— Ты это уже говорила, — прервал я. — В том все и дело.

— В чем?

— Не знаешь, — пояснил я, — с кем столкнулась.

Она произнесла язвительно:

— А кто ты?

— И не узнаешь, — ответил я. — Уже не узнаешь…

Она отпрыгнула, когда я попытался из положения лежа достать ее острием меча, но на самом деле я лишь освободил себе место, чтобы вскочить на ноги.

Топор я выбил из ее рук легко, она в страхе пятилась и выкрикивала заклятия. Я быстро шагнул вперед и с силой ударил ее по губам.

— Замолчи, тварь!

Она упала на спину, в глазах появился настоящий страх, откатилась в сторону, но вскочить не успела, я оказался над нею с поднятым мечом.

— Пощади, — прокричала она голосом той жалобной крестьянки, что уговорила меня зайти в эту пещеру. — Ты сильный, ты отважный, ты рыцарь! Ты не ударишь беззащитную слабую женщину!

— Ошибаешься, — ответил я. — Ударю, да еще с каким удовольствием! Я, как сторонник равноправия, просто вынужден ударить, чтобы не оскорбить тебя снисходительным отношением как к существу якобы слабого пола.

Она выставила перед собой дрожащие руки.

— Погоди!.. Я дам выкуп.

— Какой?

— Богатый!

— Давай, — сказал я и протянул руку с раскрытой ладонью.

— Но ты оставишь мне жизнь?

— Нет, — ответил я честно.

— Тогда… зачем я буду тебе отдавать выкуп?

— Проживешь на несколько мгновений дольше, — пояснил я. — А за это время многое может случиться! Придумаешь какую-то хитрость, сюда ворвутся мои враги, у меня случится обморок, обвалится крыша… да мало ли чего!

Она молчала, что-то обдумывая, я приблизил острие меча к ее горлу. Она посмотрела мне в глаза, после паузы повторила решительно:

— Ты… рыцарь!.. Ты не можешь убить женщину.

— Ха, — ответил я, — лехко!

Острие погрузилось в ее горло, как в мягкую влажную глину, почти никакого сопротивления, а в ее глазах отразился даже не ужас, а дикое непонимание, как же так, я ж не должен…

— Должен, — ответил я. — Чтобы выжить в меняющемся мире, рыцари тоже должны меняться.

Я вытер кончик меча и сунул клинок в ножны. Несмотря на чувство правоты, все равно как-то гадко и даже не совсем по себе. Почему-то мужчин убивать легче, вообще легко, иногда это занятие даже нравится, будто убиваешь именно соперников на руку твоей невесты или тех, кто когда-то на тебя посмотрит косо.

А убить женщину, несмотря на все хваленое равноправие и равную ответственность перед законом, все-таки почему-то неправильно.

В пещере ничего достойного даже для такого внимательного мародера, как я. В самом деле деревенская колдунья, то ли неудачница, то ли еще слишком молодая, не успела набраться опыта и нагрести трофеев.

Бобик взвизгнул радостно, бросился навстречу, несмотря на мой строгий запрет, но инстинктивно понимает, что теперь как бы можно. Арбогастр с достоинством стукнул копытом в землю, как часовой в замке концом копья, посмотрел гордо и красиво.

— Заждались? — спросил я.

Он тряхнул пышной гривой, а Бобик взвизгнул.

Я с видом победителя, хотя подумаешь, одолел деревенскую колдунью, поднялся в седло.

— Теперь прем дальше на север и север.

Ветерок стих, но повалил снег, крупный и пушистый. Все вокруг стало белым, даже высокие обломки скал с резкими гранями сгладились и укрылись широкими белыми шляпами. Потом ветер легко сдует, они снова неприятно и предостерегающе заблещут, но сейчас выглядят мирно, как гигантские грибы.

Ущелье осталось за спиной, дальше протоптанная дорога. Резко пробитую санными полозьями колею на глазах заносит снегом, вдали гнедая лошадка идет трусцой и тащит за собой розвальни.

Бородатый мужик лежа подергивает за вожжи, на что лошадка совершенно не обращает внимания, идет той же мелкой экономной рысью, даже снег на спине не колыхнется, накопившись уже толстым слоем.

Бобик пронесся вперед огромным черным зверем непонятной породы, мужик оторопело уставился ему вслед, наконец в испуге оглянулся на грохот тяжелых копыт.

Мы с арбогастром увидели его вытаращенные глаза и широко распахнутый рот.

— Господи, — вскрикнул он и торопливо перекрестился. — Откуда… Простите, господин! Со стороны того ущелья давно никого не было!

Я равнодушно смотрел, как он сорвал шапку с лохматой головы, поинтересовался:

— Опасное?

— Да, — ответил он и торопливо поклонился. — Всякое говорят… Там всего много, от разбойников до всяких чудищ.

— Если разбойники, — заметил я, — значит, иногда бывают и путники, а то и караваны… Это что там вдали за город проступает?

Он посмотрел на меня с еще большим изумлением.

— Господин рыцарь, видать, издалека…

— Очень даже, — подтвердил я.

— Это же Зондерсхаузен, — сказал он с почтением. — Наш главный город…

— Главный? — переспросил я. — А как называются эти земли?

— Земли? — повторил он тупо. — Земли графа Шварцбурга, а кого же еще?..

— Понятно, — сказал я. — А королевство?

Он вытаращил глаза.

— А что… королевство?

— Как называется? — спросил я нетерпеливо, тупость и замедленность простолюдинов всегда раздражает. — Название у него есть?

— Королевство и королевство, — пробормотал он в замешательстве, — никогда не слышал, чтобы его как-то называли… Да и про королевство недавно узнали…

Я отмахнулся, дальше не слушая, арбогастр прибавил скорости, и сани быстро остались позади. Впереди из стены падающего снега медленно проступают, как из густого тумана, башни и высокие дома из темного камня, все это окружено высокой зубчатой стеной, на башнях трепещут красные флаги, а к распахнутым воротам, уже вижу, тянется вереница тяжело груженных саней.

Выбравшись на дорогу, мы понеслись по обочине, обгоняя неспешный обоз. Придвинулись привратные башни городской стены, массивные и рассчитанные на многочисленную стражу, сверху крытый навес, где можно поместить полсотни лучников или арбалетчиков, расстреливающих всякого, кто посмеет ломать запертые ворота.