Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — грандпринц

Я подумал, что и эта гора похожа на гнилые внутренности исполинского дерева: дупла и каверны переходят из одного в другое, только здесь камень, но тоже какой-то трухлявый, хотя как может камень быть трухлявым, однако впечатление именно такое. Впрочем, если есть старение металлов, то должно быть и старение камня.

Я шел достаточно быстро, запустив впереди крохотный шарик света. В полной тьме не видят даже совы, мне тоже требуется свет, хотя бы ничтожную капельку, которую другие и не заметят, либо надо переходить на тепловое зрение, в котором точно так же буду натыкаться на стены, потому что в эхолокации все некогда поупражняться, а само собой ничего не приходит…

Далеко за спиной послышались крики, потом топот ног. Бобик оглянулся и зарычал.

— Сэр! — донесся крик. — Мы с вами!

Второй голос добавил льстиво:

— Если вы рискуете, то нам и сам бог велел!

— Мы с вами, — подтвердили остальные двое в один голос.

Впереди камни стали другими, с резкими сколами, угольно-черными, и не блестят, что несколько непривычно.

Стена, глухая и монолитная, полностью перекрывшая дорогу, чего, как я понимаю, быть просто не может. Я шагнул было прямо, вдруг да иллюзия, но больно ударился, зашипел от стыда и злости на себя, сосредоточился и попытался войти в камень.

Давно не упражнялся, однако получилось удивительно легко, словно шагнул в плотный вязкий туман. Во все стороны ударил яркий свет, или это в моей голове, потому что ничего, кроме слепящего света.

В лицо пахнуло жарким воздухом, свет исчез, я ощутил, как выдвигаюсь из стены, раскрыл глаза шире, оказавшись в огромной пещере, заполненной удивительно круглыми камнями в высоту человеческого роста.

Обернувшись, пошарил по стене, пальцы натыкались на выступы, явно вырезанные не ветром и водами, наконец один вроде бы подался, я нажал сильнее.

Стена недовольно загрохотала, разломилась надвое и пошла в стороны. Бобик радостно ринулся ко мне, а барон Штайнфурт и его люди все еще стоят на прежнем месте с обалдело-потерянным видом и опущенными руками.

— Вас приглашать с поклоном? — спросил я. — Давайте быстрее!

Одно время щель подозрительно напоминала хорошо отесанный туннель, я удвоил осторожность, но Ганс, выказывая отвагу, беспечно сунулся вперед, выставив перед собой короткий меч, похожий на оружие римских легионеров.

— Барон, — сказал недовольно, — скажите своему, чтобы не геройствовал… Пусть берет пример с моей собаки.

Барон раскрыл рот для грозного оклика, а под ногами Ганса разом исчезла ровно вырезанная плита. Он ухнул вниз, даже не успев понять, что стряслось, мышление у этих существ замедленное, и только из глубины донесся слабый вопль.

— Все, — сказал я, — отбегался. А вы идите за мной, как волки!..

Дважды повторять не пришлось, в самом деле пошли след в след, устрашенные настолько, что чихни я сейчас, хотя бы у одного будет разрыв сердца.

Дальше пол засыпан крупными чешуйками деревьев, словно много лет роняли их здесь, но по сторонам только отвесные стены с острыми выступами, иногда с наплывами, словно их нещадно плавил неистовый жар, но рядом острые грани свежих кристаллов, рожденных совсем недавно…

— Господи, — прошептал барон, — откуда это все?

— Птицы принесли, — предположил Джек.

— Что за птицы, что носят дерево?

— Клюют, — пробормотал я. — Даже долбят. Я сам иногда бываю такой птицей… А вот и кости, так что с птицами все в порядке. Нормальные птицы. Только крупноватые…

Под стеной белеет человеческий череп с пробитой височной костью, кости разбросаны в красивом беспорядке, даже разложены, а когда встретили еще два скелета, я понял, что умирали в красивых позах, стремясь впечатлить тех, кто придет позже.

За моей спиной вскрикивают, под ногами хрустит, только Бобик идет спокойно, ибо собака всегда беззаветно верит в своего хозяина, он все сумеет, всех победит, а потом врага потреплем и вернемся с победой.

— Не люблю таких птиц, — пробормотал барон.

— Никаких?

— Синичек люблю, — огрызнулся он. — У меня были… в детстве.

— А ворон?

— Ворон ненавижу, — ответил он. — Вороны в нашей деревне на овец нападали. А ягнят вообще уносили… Да, бывают и такие вороны!

Ход повернул налево, шарик света впереди вспыхнул ярче, замигал и погас. В темноте послышались испуганные охи и твердый голос барона, призывающий быть мужчинами и зажечь припасенные факелы.

— Пока не надо, — ответил я и, сотворив шарик света, послал его вперед. — Обойдемся допотопными средствами.

— Говорят же, — пробормотал он, — в старину все было лучше.

— И снег белее, — согласился я, — и бабы толще… Здесь все проходим вдоль стены!.. На середину не выходить.

Джек сказал с готовностью:

— Как скажете, сэр!..

— Так и скажу, — пробурчал я. — Приходится вас беречь, это я как лорд говорю, что обязан защищать народ, но, с другой стороны, как искателю сокровищ… вы все соперники! Вот такова извечная дуальность и амбивалентность души человеческой…

Фриц то ли заслушался, то ли надоело идти, щупая стену, пошел было красиво и уверенно. Мы не успели прикрикнуть, как прямо из стены вылетело копье, ударило с такой силой, что пришпилило его к стене, как гусеницу.

Он хрипел и дергал всеми конечностями. Барон горестно вскрикнул, я сказал утешающе:

— А чего остальных жалеть? Они только для того, чтобы подчеркнуть, насколько труден путь. Вообще-то погибнуть должны все…. Кроме меня, конечно.

Он дернулся, спросил хриплым голосом:

— Почему все?

— Таковы законы, — ответил я.

— Законы колдовства?

— Эстетики, — пояснил я. — Равновесия, красоты… Впрочем, если бы с нами была женщина, обязательно молодая и красивая, то уцелела бы и она, а в финале сказала бы, что завязывает со своим преступным прошлым и хочет нарожать от меня много детей.

Он слушал обалдело, а я говорил рассеянно, всматривался в знаки на стенах, мимо которых идем, некоторые оставлял без внимания, другие щупал, и они то зажигались огоньками, то меняли форму, то проваливались в камень, оставляя поверхность чистой, что мне напомнило нечто, хотя и смутно.

— Вы умеете говорить приятные вещи, — проворчал он зло.

— Не бойтесь, — утешил я. — Барон, вы погибнете еще не скоро.

Он спросил с надеждой:

— Откуда видно?

— Еще не дошли до луча, — объяснил я. — А с кем буду вести диалоги, блистать остроумием и гордыми речами, исполненными мужества и отваги?.. Это непозволительно.

— Кем?

Я молча указал наверх, Бобик впереди оглянулся, тоже посмотрел наверх, но впереди проход превратился в зал, и Адский Пес ринулся туда широкими прыжками.

— Стоять! — заорал я.

Он замер на месте. Я похлопал ладонью по голенищу, Бобик неохотно вернулся. Впереди открылся ярко освещенный зал, в центре некий постамент, словно для конной статуи, из середины бьет вверх ярчайший луч, прямой и радостный, но с такой ощутимой силой, что ему не только свод пещеры не помеха, но и ничто во вселенной…